Неточные совпадения
Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая.
С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, — какова была при прадедах, такова хранится до наших
дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужа́нина.
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным
дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь
с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «на Горах» [«Горами» зовут правую сторону Волги.].
Посчитал, посчитал, раскинул умом-разумом, видит — по́ставка будет
с руки: расшива без
дела, бурлаки недороги, паводок девять четвертей.
«Вот принес незваного-непрошо́ного», — тихонько меж собой поговаривают, — а дело-то у них
с другими было полажено.
— Пущу я вас ночью,
с девками!.. Как же!..
С ума своротила, Настенка! Ваше ль
дело гулять за околицей?
— Тем и лучше, что хорошего отца дочери, — сказала Аксинья Захаровна. — Связываться
с теми не след. Сядьте-ка лучше да псалтырь ради праздника Христова почитайте. Отец скоро
с базара приедет, утреню будем стоять; помогли бы лучше Евпраксеюшке моленну прибрать… Дело-то не в пример будет праведнее, чем за околицу бегать. Так-то.
— Как святят, так и святил. На Николин
день Коряга в попы поставлен. Великим постом, пожалуй, и к нам приедет… «Исправляться» у Коряги станем, в моленной обедню отслужит, —
с легкой усмешкой говорил Патап Максимыч.
Удачно проведя
день, Чапурин был в духе и за чаем шутки шутил
с домашними. По этому одному видно было, что съездил он подобру-поздорову, на базаре сделал оборот хороший; и все у него клеилось, шло как по маслу.
— И повременю, — молвил Патап Максимыч. — В нынешнем мясоеде свадьбы сыграть не успеть, а
с весны во все лето, до осенней Казанской, Снежковым некогда да и мне недосуг. Раньше Михайлова
дня свадьбы сыграть нельзя, а это чуть не через год.
— Это ты хорошо говоришь, дружок, по-Божьему, — ласково взяв Алексея за плечо, сказал Патап Максимыч. — Господь пошлет; поминай чаще Иева на гноищи. Да… все имел, всего лишился, а на Бога не возроптал; за то и подал ему Бог больше прежнего. Так и ваше
дело — на Бога не ропщите, рук не жалейте да
с Богом работайте, Господь не оставит вас — пошлет больше прежнего.
И по торговле имел
с ними
дела.
Манефа, напившись чайку
с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли посты соблюдают, по скольку кафизм в
день она прочитывает; каждый ли праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем свела речь на то, что у них в скиту большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
Никто
дел не захочет вести
с ним; кредиту не будет, разорвется
с покупателями.
Поутру на другой
день вся семья за ведерным самоваром сидела. Толковал Патап Максимыч
с хозяйкой о том, как и чем гостей потчевать.
— Слушай же, Аксинья, — продолжал Патап Максимыч, — народу чтоб вдоволь было всего: студень
с хреном, солонина, щи со свежиной, лапша со свининой, пироги
с говядиной, баранина
с кашей. Все чтоб было сготовлено хорошо и всего было бы вдосталь. За вином спосылать, ренского непьющим бабам купить. Пантелей обделает. Заедок девкам да подросткам купить: рожков, орехов кедровых, жемков, пряников городецких.
С завтрашнего
дня брагу варить да сыченые квасы ставить.
— Знамо, не сама пойдешь, — спокойно отвечал Патап Максимыч. — Отец
с матерью вживе — выдадут. Не век же тебе в девках сидеть… Вам
с Паранькой не хлеб-соль родительскую отрабатывать, — засиживаться нечего. Эка, подумаешь, девичье-то
дело какое, — прибавил он, обращаясь к жене и к матери Манефе, — у самой только и на уме, как бы замуж, а на речах: «не хочу» да «не пойду».
— Да, — вступилась мать Манефа, — в нынешнее время куда как тяжко приходится жить сиротам. Дороговизна!..
С каждым
днем все дороже да дороже становится, а подаяния сиротам, почитай, нет никакого. Масленица на дворе — ни гречневой мучки на блины, ни маслица достать им негде. Такая бедность, такая скудость, что един только Господь знает, как они держатся.
— Совсем девка зачала изводиться, — вступилась Манефа. — Как жили они в обители, как маков цвет цвела, а в родительском дому и румянец
с лица сбежал. Чудное
дело!
Провозился он
с этим
делом долго; все токари по своим местам разошлись, и токарни были на запоре.
— Ради милого и без венца нашей сестре не жаль себя потерять! — сказала Фленушка. — Не тужи… Не удастся свадьба «честью», «уходом» ее справим… Будь спокоен, я за
дело берусь, значит, будет верно… Вот подожди, придет лето: бежим и окрутим тебя
с Настасьей… У нее положено, коль не за тебя, ни за кого нейти… И жених приедет во двор, да поворотит оглобли, как несолоно хлебал… Не вешай головы, молодец, наше от нас не уйдет!
Хозяин, желающий какое-нибудь
дело справить разом в один
день, созывает к себе соседей на работу и ставит за нее сытный обед
с пивом и вином.
«Помочáне» работают и утром и после обеда и в один
день управляются
с делом.
С добрый час протолковали ежовские мужики, стоя кучкой у клетей, но ничего на
дело похожего не придумали.
Выслушав, в чем
дело, не заходя к тетке, к которой было из-за двух верст приходила покланяться, чтобы та ей разбитую кринку берестой обмотала, побежала домой без оглядки, точно
с краденым.
— Сорвалось! — сквозь зубы молвил Алексей и бросил испорченную чашку в сторону. Никогда
с ним такого греха не бывало, даже и тогда не бывало, как, подростком будучи, токарному
делу учился. Стыдно стало ему перед токарями. По всему околотку первым мастером считается, а тут, гляди-ка,
дело какое.
— Не в том
дело, — отвечала Фленушка. — То хорошо, что, живучи
с тобой, легче мне будет свести вас. Вот я маленько подумаю да все и спроворю.
— Да он не сам сватался, — сказал Патап Максимыч. — Мы
с его родителем ладили
дело.
Это — похищение девушки из родительского дома и тайное венчанье
с нею у раскольничьего попа, а чаще в православной церкви, чтоб
дело покрепче связано было.
Венчанье у раскольничьего попа поди еще доказывай, а в церкви хотя не по-старому венчаны, хоть не по́солонь вкруг налоя вожены, да
дело выходит не в пример крепче: повенчанного в великороссийской
с женой не развенчаешь, хоть что хочешь делай.
На другой, либо на третий
день новобрачный,
с женой, отправляется к тестю прощенья просить.
— Стану глядеть, Максимыч, — отвечала Аксинья. — Как не смотреть за молодыми девицами! Только, по моему глупому разуму, напрасно ты про Настю думаешь, чтоб она такое
дело сделала… Скор ты больно на речи-то, Максимыч!.. Давеча девку насмерть напугал. А
с испугу мало ль какое слово иной раз сорвется. По глупости, спросту сказала.
— Говорил, что в таких
делах говорится, — отвечала Фленушка. — Что ему без тебя весь свет постыл, что иссушила ты его, что
с горя да тоски деваться не знает куда и что очень боится он самарского жениха. Как я ни уверяла, что опричь его ни за кого не пойдешь, — не верит. Тебе бы самой сказать ему.
— Как отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих рук
дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай: приедет жених, не прячься, не бегай, говори
с ним, как водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я, мол, в скитах выросла, из детства, мол, желание возымела Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у отца на лето к нам в обитель гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— Чтоб отец твоих слез не видал, — повелительно сказала Фленушка. — Он крут, так и
с ним надо быть крутой.
Дело на хорошей дороге, не испорть. А про Алексея отцу сказать и думать не моги.
На другой
день поутру сидел Патап Максимыч в подклете,
с полу до потолка заставленном готовою на продажу посудой.
— Ну, Алексеюшка, — молвил Патап Максимыч, — молодец ты, паря. И в глаза и за глаза скажу, такого, как ты,
днем с огнем поискать. Глядь-ка, мы
с тобой целую партию в одно утро обладили. Мастер, брат, неча сказать.
— А я вот что, Алексеюшка, думаю, —
с расстановкой начал Патап Максимыч. — Поговорить бы тебе
с отцом, не отпустит ли он тебя ко мне в годы. Парень ты золотой, до всякого нашего
дела доточный, про токарное
дело нечего говорить, вот хоть насчет сортировки и всякого другого распоряженья… Я бы тебя в приказчики взял. Слыхал, чать, про Савельича покойника? На его бы место тебя.
Ровно отуманило Алексея, как услышал он хозяйский приказ идти в Настину светлицу. Чего во сне не снилось, о чем если иной раз и приходило на ум, так разве как о
деле несбыточном, вдруг как
с неба свалилось.
— Значит — наше
дело выгорает, — сказала Фленушка. —
С места мне не сойти, коль не будешь ты у Патапа Максимыча в зятьях жить. Ступай, — сказала она, отворив дверь в светелку и втолкнув туда Алексея, — я покараулю.
Ругался мир ругательски, посылал ко всем чертям Емельяниху, гроб безо
дна, без покрышки сулил ей за то, что и жить путем не умела и померла не путем: суд по мертвому телу навела на деревню… Что гусей было перерезано, что девок да молодок к лекарю да к стряпчему было посылано, что исправнику денег было переплачено! Из-за кого ж такая мирская сухота? Из-за паскуды Емельянихи, что не умела
с мужем жить, не умела в его
делах концы хоронить, не умела и умереть как следует.
— Уж я лаской
с ней: вижу, окриком не возьмешь, — сказал Патап Максимыч. — Молвил, что про свадьбу год целый помину не будет, жениха, мол, покажу, а год сроку даю на раздумье. Смолкла моя девка, только все еще невеселая ходила. А на другой
день одумалась,
с утра бирюком глядела, к обеду так и сияет, пышная такая стала да радостная.
Прогуляв деньги, лошадей да коров спустил, потом из дому помаленьку стал продавать, да года два только и
дела делал, что
с базара на базар ездил: по субботам в Городец, по воскресеньям в Катунки, по понедельникам в Пучеж, — так целую неделю, бывало, и разъезжает, а неделя прошла, другая пришла, опять за те же разъезды.
Загулял раз
с ней Микешка, пили без просыпу три
дня и три ночи, а тут в Скоробогатово «проезжающий священник» наехал, то есть, попросту сказать, беглый раскольничий поп.
Хватил Никифор поленом по спине благоверную. Та повалилась и на всю деревню заверещала. Сбежались соседи — вчерашние сваты. Стали заверять Никифора, что он вечор прямым
делом с Маврой повенчался. Не верит Никифор, ругается на чем свет стоит.
— Ну, — крикнул Микешка
с горьким чувством целовальнику, — так, видно,
делу и быть. Владей, Фаддей, моей Маланьей!.. А чапуруху, свояк, поставь… Расшибем полштофика!.. Выпьем!.. Плачу я… Гуляем, Мавра Исаевна!.. А ну-ка, отрежь печенки… Ишь черт какой, дома, небойсь, такой не стряпала!.. Эх, погинула вконец моя головушка!.. Пой песню, Маврушка, ставь вина побольше, свояк!
С ломом красть ходить да
с отмычками —
дело опасливое, разом в острог угодишь.
Пропившийся Никифор занялся волчьим промыслом, но
дела свои и тут неудачно повел. Раз его на баране накрыли, вдругорядь на корове. Последний-то раз случилось неподалеку от Осиповки. Каково же было Патапу Максимычу
с Аксиньей Захаровной, как мимо дому их вели братца любезного со звоном да
с гиканьем, а молодые парни «волчью песню» во все горло припевали...
— Он тяте по торговле хорош, —
с усмешкой молвила Настя. —
Дела, вишь, у него со стариком какие-то есть; ради этих делов и надо ему породниться… Выдавай Парашу: такая же дочь!.. А ей все одно: хоть за попа, хоть за козла, хоть бы дубовый пень. А я не из таковских.
Из катальных бань то и
дело выскакивают босые,
с головы до пояса обнаженные, распотелые работники.
Новые соседи стали у того кантауровца перенимать валеное
дело, до того и взяться за него не умели; разбогатели ли они, нет ли, но за Волгой
с той поры «шляпка́» да «верховки» больше не валяют, потому что спросу в Тверскую сторону вовсе не стало, а по другим местам шляпу тверского либо ярославского образца ни за что на свете на голову не наденут — смешно, дескать, и зазорно.