Неточные совпадения
Тихо, спокойно потекла жизнь Марьи Гавриловны, заживали помаленьку
сердечные раны ее, время забвеньем крыло минувшие страданья. Но вместе с тем какая-то новая, небывалая, не испытанная дотоле тоска с каждым днем росла в тайнике души ее… Что-то недоставало Марье Гавриловне, а чего — и сама понять не могла, все как-то скучно, невесело… Ни степенные речи Манефы, ни резвые шалости Фленушки, ни
разговоры с Настей, которую очень полюбила Марья Гавриловна, ничто не удовлетворяло… Куда деваться?.. Что делать?
Не раз возобновлялся у них
разговор об этом, и
сердечными, задушевными словами Пантелея убедился Алексей, что затеянное ветлужское дело чем-то не чисто… Про Стуколова, пропадавшего так долго без вести, так они и решили, что не по дальним местам, не по чужим государствам он странствовал, а, должно быть, за фальшивую монету сослан был на каторгу и оттуда бежал.
Между Розановым и Лизою не последовало ни одного
сердечного разговора; все поглотила из ничего возникшая суматоха, оставившая вдалеке за собою университетское дело, с которого все это распочалось.
Неточные совпадения
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с
разговором приличным? Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам всегда уважал образованность, соединенную с
сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов — такая фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
При этом была, конечно, и робость, и внутренний стыд за эту робость, так что немудрено, что
разговор ее был неровен — то гневлив, то презрителен и усиленно груб, то вдруг звучала искренняя
сердечная нотка самоосуждения, самообвинения.
После пения
разговор перешел на разные
сердечные отношения. Кергель, раскрасневшийся, как рак, от выпитой жженки, не утерпел и ударил Павла по плечу.
Ученье началось быстро и успешно; сначала наставница и ученик говорили по-немецки, разумеется, об обыденных предметах, а потом
разговор их стал переходить и на нравственные,
сердечные вопросы.
Несколько десятков лет после этого происшествия моя мать, которую очень любила Прасковья Ивановна, спросила ее в минуту
сердечного излияния и самых откровенных
разговоров о прошедшем (которых Прасковья Ивановна не любила):