Неточные совпадения
— И порют же здесь, братцы! — весело подхватил молодой парень, присевши на брус переобуться. — Летось об эту
самую пору меня анафемы угощали…
В Самаре здорово порют, и
в Казани хорошо, а су́против здешнего и самарские розги и казанские звания не стоят.
Года полтора от свах отбоя не было, до тех
самых пор, как Зиновий Алексеич со всей семьей на целую зиму
в Москву уехал. Выгодное дельце у него подошло, но, чтобы хорошенько его обладить, надо было месяцев пять
в Москве безвыездно прожить. И задумал Доронин всей семьей катить
в Белокаменную, кстати ж, ни Татьяна Андревна, ни Лиза с Наташей никогда Москвы не видали и на Рогожском кладбище сроду не маливались.
Бо́йки и резвы
в своем Вольске они выросли, а теперь сидят себе да помалкивают, боясь слово сказать, сохрани Бог не осмеяли бы, а у
самих сердце так и щемит, так и ноет — расплакаться, так
в ту же
пору…
— Да так-то оно так, — промолвил Смолокуров. — Однако уж
пора бы и зачинать помаленьку, а у нас и разговоров про цены еще не было.
Сами видели вчерась, какой толк вышел… Особливо этот бык круторогий Онисим Самойлыч… Чем бы
в согласье вступать, он уж со своими подвохами. Да уж и одурачили же вы его!.. Долго не забудет. А ни́што!.. Не чванься, через меру не важничай!.. На что это похоже?.. Приступу к человеку не стало, ровно воевода какой — курице не тетка, свинье не сестра!
А крещеное имя было ему Корней Евстигнеев. Был он тот
самый человек, что когда-то
в молодых еще годах из Астрахани пешком пришел, принес Марку Данилычу известие о погибели его брата на льдинах Каспийского моря. С той
поры и стал он
в приближенье у хозяина.
И не стерпела всегда сдержанная
в своих
порывах Манефа… Крепко прижала она к сердцу Фленушку и
сама зарыдала над ней.
— Какое ж могло быть у ней подозренье? — отвечал Феклист Митрич. — За день до Успенья
в городу она здесь была, на стройку желалось
самой поглядеть. Тогда насчет этого дела с матерью Серафимой у ней речи велись. Мать Манефа так говорила: «На беду о ту
пору благодетели-то наши Петр Степаныч с Семеном Петровичем из скита выехали — при ихней бытности ни за что бы не сталось такой беды, не дали бы они, благодетели, такому делу случиться».
В первую
пору странства, когда Герасим
в среде старообрядцев еще не прославился,
сам он иногда голодовал, холодовал и всякую другую нужду терпел, но такой нищеты, как у брата
в дому, и во сне он не видывал.
А когда какой-то купец осетра
в Хиву привез и поклонился им хану, так Матрена Васильевна такую кулебяку состряпала, что хан трое суток, сказывали, пальцы у себя лизал, и с той
поры повариха
в самой великой власти стала при нем находиться.
—
Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я
сама в ваши годы пошла путем праведным, — понизив голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день
в саду, и мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..
И стали ее ублажать. Варвара Петровна первая подошла к ней и поцеловала. Смутилась, оторопела бедная девушка. Еще немного дней прошло с той
поры, как, угнетенная непосильной работой
в доме названого дяди, она с утра до ночи терпела попреки да побои ото всех домашних, а тут
сама барыня, такая важная, такая знатная, целует и милует ее. А за Варварой Петровной и другие — Варенька, Марья Ивановна, Катенька ее целовали.
— И тех фармазонов по времени начальство изловило, — продолжала Дарья Сергевна. — И разослали их кого
в Сибирь, кого
в монастырь,
в заточенье. Без малого теперь сто годов тому делу, и с той
поры не слышно было
в Миршéни про фармазонов, а теперь опять объявились — а вывезла тех фармазонов из Симбирской губернии Марья Ивановна и поселила на том
самом месте, где
в старину бывали тайные фармазонские сборища…
Хоть бежать, так
в ту же
пору Василью Борисычу. Да бежать-то некуда — горница людей полна, и все над ним весело смеются. С одной стороны держит его Никитишна, а с другой —
сам Патап Максимыч стоит, ухвативши за плечо зятя любезного.
Встрепенулось
в Дунином сердце дремавшее до тех
пор неизведанное еще чувство любви — весь мир показался ей краше и веселее, и почувствовала она, что
сама стала добрее ко всем и ласковее.
— Да, с той
поры, как стала сомневаться
в правоте той веры, — тихо промолвила Дуня. — И тут стал чудиться мне его голос, нежный такой и жалобный, а после и
сам всем обличьем начал мерещиться мне. Стоит, бывало, ровно живой…
«Тысяча восемьсот такого-то года, августа
в двадцатый день,
в Нижегородской ярманке, я, нижеподписавшийся оренбургский первой гильдии купец Махмет Бактемиров Субханкулов, получил от почетного гражданина и первой гильдии купца Марка Данилыча Смолокурова тысячу рублей серебром, с тем, что обязуюсь на будущей Нижегородской ярманке возвратить сии деньги ему
самому или кому он прикажет, ежели я, Субханкулов, до тех
пор не вывезу
в Россию из хивинского плена находящегося там Мокея Данилова».
— Что было, то прошло, да и быльем поросло, — с глубоким вздохом промолвил Петр Степаныч. — Был молод, был неразумен, молодая кровь бурлила, а теперь уж я не тот — укатали сивку крутые горки. Как оглянешься назад да вспомнишь про прежнее беспутное время,
самому покажется, что, опричь глупостей, до сей
поры ничего
в моей жизни не было.
— Ожениться бы тебе, Петр Степаныч. С хорошей женой и
сам бы ты был хороший человек, — сказал Патап Максимыч. — Годков-то уж тебе не мало, из подростков вышел, — право, не
пора ли? От дяди отделился, имеешь теперь свой капитал, рожна, что ли, тебе еще? Аль
в скиты тянет с белицами да с молоденькими старицами валандаться?
— Что ж?.. Дело хорошее, — молвил Патап Максимыч. — Съезди
в самом деле, попроси. И от меня попроси, она
самым лучшим порядком уладит все… Да что невеста не кажется?.. Неужто до сей
поры нежит
в постели белой тело свое?
—
Сами в ту
пору мы
в Комарове проживали, — ответила отецкая дочь. — У Глафириных гостили. Хоша с Манефиными наши не видаются, а все-таки издалечка не один раз видала я вас.
Поехал Семен Петрович
в Комаров и там, по обыкновению, пристал у Таисеи,
в обители Бояркиных. Не бывал там года полтора, с тех
пор как увезли Василья Борисыча да Прасковью Патаповну, много нового узнал он от Таисеи, узнал, что мать Манефа совсем разошлась с братом, а
сама чуть не
в затвор затворилась, передав управление обительскими делами Фленушке, для чего та постриглась
в иночество и теперь стала матерью Филагрией.
— Когда я еще находился
в бедности, а
в родительском дому отцовские достатки порасстроились от поджога токарни, а потом клеть у нас подломали, а после того поскорости воры и лошадей свели, я
в ту
пору слыл первым,
самым лучшим токарем
в нашей стороне; меня родитель и послал на сторону, чтобы кое-что заработать для поправки семейных наших дел.
Неточные совпадения
Аммос Федорович (
в сторону).Вот выкинет штуку, когда
в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих
пор еще не генералы.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих
пор ничего не выслужил
в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира
в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его
самого потолкаться
в канцелярию.
Тут сын отцу покаялся: // «С тех
пор, как сына Власьевны // Поставил я не
в очередь, // Постыл мне белый свет!» // А
сам к веревке тянется.
Пришел и
сам Ермил Ильич, // Босой, худой, с колодками, // С веревкой на руках, // Пришел, сказал: «Была
пора, // Судил я вас по совести, // Теперь я
сам грешнее вас: // Судите вы меня!» // И
в ноги поклонился нам.
Как
в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла моя
пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! //
Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…