Неточные совпадения
— То-то вот и есть… — молвил Смолокуров. — Вот оно что означает коммерция-то. Сундуки-то к киргизам идут и дальше за ихние степи, к тем народам, что китайцу подвластны. Как пошла у них там завороха, сундуков-то им и не надо. От войны, известно дело, одно разоренье, в сундуки-то чего тогда
станешь класть?.. Вот, поди, и распутывай дела: в Китае дерутся, а у
Старого Макарья «караул» кричат. Вот оно что такое коммерция означает!
Ноне не
старые годы, народ
стал плут плуто́м — каждый обойдет, что мертвой рукой обведет, надует тебя, ровно козий мех.
Только что заневестилась старшая, молодежь
стала на нее заглядываться,
стала она заглядываться и на младшую, а
старые люди, любуясь на сестриц-красавиц, Зиновью Алексеичу говаривали: «Красен, братец, дочками — умей зятьев подобрать, а выбрать будет из кого, свахи все пороги у тебя обобьют».
Ото всех отшатнулась, на всех подула холодком и, ласкаясь к
старому и полному немощей мужу, страстно его уверяла, всеми клятвами заклинаясь, что, кроме его, нет у нее ничего заветного, что даже отец с матерью
стали остудой для нее.
Узнавши о том, Прасковья Ильинишна день и ночь
стала докучать
старому, чтобы отправил он в ученье Никитушку.
Татьяна Андревна на первых же порах
стала его понемножку журить за нетвердость в
старой вере и за открытое пренебреженье дедовских обычаев.
Дающих рука не оскудела, но просящих
стало меньше, чем у
Старого Макарья.
— По-моему, тут главное то, что у него, все едино, как у Никитушки, нет ни отца, ни матери, сам себе верх, сам себе голова, — говорила Татьяна Андревна. — Есть, слышно,
старая бабушка, да и та, говорят, на ладан дышит, из ума совсем выжила,
стало быть, ему не будет помеха. Потому, ежели Господь устроит Наташину судьбу, нечего ей бояться ни крутого свекра, ни лихой свекрови, ни бранчивых деверьёв, ни золовок-колотовок.
— Мы с тобой не доживем, хоть бы писано на роду нам было по сотне годов прожить… Сразу
старых порядков не сломаешь. Поломать сильной руке, пожалуй, и можно, да толку-то из того не выйдет… Да хотя бы и завелись новые порядки, так разве Орошины да Смолокуровы так вдруг и переведутся?..
Станут только потоньше плутовать, зато и пошире.
— Где же вам помнить, матушка, — весело, радушно и почтительно говорил Марко Данилыч. — Вас и на свете тогда еще не было… Сам-от я невеличек еще был, как на волю-то мы выходили, а вот уж какой
старый стал… Дарья Сергевна, да что же это вы, сударыня, сложа руки стоите?.. Что дорогую гостью не потчуете? Чайку бы, что ли, собрали!
Деды их и прадеды в
старые годы за каким-то монастырем были, потом поступили в ведомство Коллегии экономии и
стали писаться «экономическими», а управляться наравне с казенными крестьянами.
Иванушку взял в дети, обучил его грамоте,
стал и к
старым книгам его приохачивать. Хотелось Герасиму, чтоб из племянника вышел толковый, знающий старинщик, и был бы он ему в торговле за правую руку. Мальчик был острый, умен, речист, память на редкость. Сытей хлеба
стали ему книги; еще семнадцати лет не минуло Иванушке, а он уж был таким сильным начетчиком, что, ежели кто не гораздо боек в Писании, — лучше с ним и не связывайся, в пух и прах такого загоняет малец.
— Есть у меня икона хорошá Марка-то Евангелиста, — сказал он. — Редкостная. За рублевскую выдавать не
стану, а больно хороша. Московских
старых писем. Годов сот четырех разве что без маленького.
По времени
стали замечать, что в келейных рядах да в задних избáх по иным деревням у
старых девок в зимние ночи люди сбираются будто на су́прядки, крепко изнутри запираются, плотно закрывают окна ставнями и ставят на дворе караульных, а потом что-то делают втайне…
«Хочу из них сделать сельских хозяев», — писал он к
старым своим приятелям, и нельзя было разуверить друзей его, что бывший их однополчанин обносился умом и на вышке у него
стало не совсем благополучно.
— А что б ты взял с меня, Махметушка, чтоб того полоняника высвободить? — спросил Марко Данилыч. — Человек он уж
старый, моих этак лет, ни на каку работу
стал негоден, задаром только царский хлеб ест. Ежели бы царь-от хивинский и даром его отпустил, изъяну его казне не будет, потому зачем же понапрасну поить-кормить человека? Какая, по-твоему, Махметушка, тому
старому полонянику будет цена?
Любя чтение церковных книг, а больше того устные беседы от Писания, Устюгов с Богатыревым
стали похаживать в келейный ряд на «вечерки» к одной
старой девке, хлыстовской пророчице, и познали от нее «тайну сокровенную».
— За хозяйкой и за женским уходом дело у тебя не
станет, — молвил Патап Максимыч. — При твоих теперь достатках невест не оберешься, хоть тебе и немало лет. Только этого я тебе не советую. Известно, что такое молодая жена у
старого мужа. Не довольство в жизни будет тебе, а одна только маята.
И вот среди этой мешанины пошлости, глупости, пройдошества, альфонсизма, хвастовства, невежества и разврата — поистине служила искусству Андросова, такая чистая, нежная, красивая и талантливая. Теперь,
став старее, я понимаю, что она так же не чувствовала этой грязи, как белый прекрасный венчик цветка не чувствует, что его корни питаются черной тиной болота.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне в очи; спину
старую // Пытался разогнуть. // Совсем
стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду горе новое // Поведала свое…
Дворовый, что у барина // Стоял за стулом с веткою, // Вдруг всхлипнул! Слезы катятся // По
старому лицу. // «Помолимся же Господу // За долголетье барина!» — // Сказал холуй чувствительный // И
стал креститься дряхлою, // Дрожащею рукой. // Гвардейцы черноусые // Кисленько как-то глянули // На верного слугу; // Однако — делать нечего! — // Фуражки сняли, крестятся. // Перекрестились барыни. // Перекрестилась нянюшка, // Перекрестился Клим…
Анна смутилась от того внимательно-вопросительного взгляда, которым смотрела на нее Долли; Долли — оттого, что после слов Свияжского о вегикуле ей невольно
стало совестно за грязную
старую коляску, в которую села с нею Анна.
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами на Кити, — и
стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже
стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из английской сказки. — Помните, вы бывало так говорили?
И опять то надежда, то отчаяние по
старым наболевшим местам
стали растравлять раны ее измученного, страшно трепетавшего сердца.