Неточные совпадения
— И такой нет у нас, — сказала Дуня, и стало ей немножко стыдно, что не читала она хороших
книг, даже не
знает про них.
Когда же
узнали, что он привез не холстинки, не сарпинки, а одни только старые
книги, тогда вера в несметность его богатства разом исчезла, и с тем вместе и молва
про его похождения замолкла.
«Французская, еще французская, — откладывая первые попавшиеся под руку
книги, говорила она сама с собой… — Может быть, тут и такие,
про которые Марья Ивановна поминала… Да как их
узнаешь? И как понять, что в них написано?.. «Удольфские таинства», роман госпожи Котень… Роман!»
Читывали они
про них в мистических
книгах,
знали, что тотчас после падения Бонапарта духовные супруги явились в высшем прусском обществе между придворными, принявшими секту мукеров;
знали, что есть духовные жены у сектантов Америки,
знали, что из Пруссии духовное супружество проникло и в Петербург, но не могли понять, как это учение проникло за Кавказские горы и как ссыльный крестьянин Комар мог усвоить учение кенигсбергского архидиакона Эбеля, графини Гребен и других знатных дам и государственных людей Пруссии…
Дуня рассказала
про хлыстовскую веру, не упоминая, конечно, ни
про Сен-Мартена, ни
про Гион, ни
про других мистических писателей. Она
знала, что все это для Аграфены Петровны будет темна вода во облацех небесных. Сказала, однако, Дуня, что Марья Ивановна сблизила ее со своей верой сперва
книгами, потом разговорами.
Неточные совпадения
Она пишет детскую
книгу и никому не говорит
про это, но мне читала, и я давал рукопись Воркуеву…
знаешь, этот издатель… и сам он писатель, кажется.
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это
знаю, нужды нет, что я молода, но…
Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как
знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую
книгу, так,
про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
Все это — под мерный, метрический стук колес подземной дороги. Я
про себя скандирую колеса — и стихи (его вчерашняя
книга). И чувствую: сзади, через плечо, осторожно перегибается кто-то и заглядывает в развернутую страницу. Не оборачиваясь, одним только уголком глаза я вижу: розовые, распростертые крылья-уши, двоякоизогнутое… он! Не хотелось мешать ему — и я сделал вид, что не заметил. Как он очутился тут — не
знаю: когда я входил в вагон — его как будто не было.
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то
про Голубиную
книгу рассказывал? Так, так, я тебя
узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
— Ой, я
знаю таких людей! Мамочка удивительно рассказывала
про них, и есть
книги, ах, как хорошо, что вы записали!