Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами на народ, как будто зрящий; а пальцы, с приделанными к ним костями, летали как муха по струнам, и казалось, струны сами играли; а кругом народ, старые люди, понурив головы, а молодые,
подняв очи на старца, не смели и шептать между собою.
— Благодарю преблагую и пресущест венную троицу, — сказал царь,
подымая очи к небу, — зрю надо мною всемогущий промысел божий, яко в то самое время, когда теснят меня враги мои, даже ближние слуги с лютостью умышляют погубить меня, всемилостивый бог дарует мне верх и одоление над погаными и славное приращение моих государств! — И, обведя торжествующим взором бояр, он прибавил с видом угрозы: — Аще господь бог за нас, никто же на ны! Имеющие уши слышати да слышат!
Женщины, слушая Зайончека,
поднимали очи к небу и шептали молитвы, а мужчины, одни—набожно задумывались, другие—внимательно следили за оратором и, очевидно, старались прозреть, что за смысл должен скрываться за этими хитросплетениями.
Когда вы, полные восторженной хвалою, //
Поднявши очи к небесам, // Акафисты[3] свои поете фистулою, // Я к звонким вашим дишкантам — // Фундаментальный бас.
Неточные совпадения
Она его не
подымает // И, не сводя с него
очей, // От жадных уст не отымает // Бесчувственной руки своей… // О чем теперь ее мечтанье? // Проходит долгое молчанье, // И тихо наконец она: // «Довольно; встаньте. Я должна // Вам объясниться откровенно. // Онегин, помните ль тот час, // Когда в саду, в аллее нас // Судьба свела, и так смиренно // Урок ваш выслушала я? // Сегодня очередь моя.
Сажают прямо против Тани, // И, утренней луны бледней // И трепетней гонимой лани, // Она темнеющих
очей // Не
подымает: пышет бурно // В ней страстный жар; ей душно, дурно; // Она приветствий двух друзей // Не слышит, слезы из
очей // Хотят уж капать; уж готова // Бедняжка в обморок упасть; // Но воля и рассудка власть // Превозмогли. Она два слова // Сквозь зубы молвила тишком // И усидела за столом.
К ней дамы подвигались ближе; // Старушки улыбались ей; // Мужчины кланялися ниже, // Ловили взор ее
очей; // Девицы проходили тише // Пред ней по зале; и всех выше // И нос и плечи
подымал // Вошедший с нею генерал. // Никто б не мог ее прекрасной // Назвать; но с головы до ног // Никто бы в ней найти не мог // Того, что модой самовластной // В высоком лондонском кругу // Зовется vulgar. (Не могу…
Коли время бурно, все превращается оно в рев и гром, бугря и
подымая валы, как не
поднять их бессильным рекам; коли же безветренно и тихо, яснее всех рек расстилает оно свою неоглядную склянную поверхность, вечную негу
очей.
Когда же есаул
поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зеленые
очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак — старик.