Неточные совпадения
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три
в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от
этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит
в Москву,
в Петербург да за границу, там ему просторнее.
Гаврило. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают, так всегда палят. (Взглянув
в сторону за кофейную.) Вон и коляска за ними едет-с, извощицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову, что приедут. Сам хозяин Чирков на козлах.
Это за ними-с.
Гаврило. Четыре иноходца
в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков такую четверню сберет! Ведь
это ужасти смотреть… как львы… все четыре на трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! За ними-с.
Вожеватов. Нет, как-то я, Мокий Парменыч,
в себе
этого совсем не замечаю.
Вожеватов. Не глупа, а хитрости нет, не
в матушку. У той все хитрость да лесть, а
эта вдруг, ни с того ни с сего, и скажет, что не надо.
Вожеватов. Да, правду; а бесприданницам так нельзя. К кому расположена, нисколько
этого не скрывает. Вот Сергей Сергеич Паратов
в прошлом году появился, наглядеться на него не могла, а он месяца два поездил, женихов всех отбил, да и след его простыл, исчез неизвестно куда.
Лариса. Что ж, может быть, и цыганский табор; только
в нем было по крайней мере весело. Сумеете ли вы дать мне что-нибудь лучше
этого табора?
Карандышев. Не понимаю-с, не понимаю, что
в нем особенного; ничего, ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость… Да
это всякий может, если захочет.
Карандышев. Ну, положим, Паратов имеет какие-нибудь достоинства, по крайней мере
в глазах ваших; а что такое
этот купчик Вожеватов,
этот ваш Вася?
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя, я строг на
этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему
в руки французские разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам… Ну и учит сидит. Как старается!
Паратов. Что такое «жаль»,
этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты. Я женюсь на девушке очень богатой, беру
в приданое золотые прииски.
Робинзон. Вот
это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно. Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто.
Какие вещи — рублей пятьсот стоят. «Положите, говорит, завтра поутру
в ее комнату и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю — скажу. Я его просила посидеть, не остался; с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, говорит,
этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать!» Хотел к нам привезти
этого иностранца. (Взглянув
в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив,
это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает
в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
Кнуров. Ведь
в Ларисе Дмитриевне земного,
этого житейского, нет. Ну, понимаете, тривиального, что нужно для бедной семейной жизни?
Кнуров. Найдите таких людей, которые посулят вам десятки тысяч даром, да тогда и браните меня. Не трудитесь напрасно искать; не найдете. Но я увлекся
в сторону, я пришел не для
этих разговоров. Что
это у вас за коробочка?
Кнуров. Обидно будет видеть, если ее оденут кой-как. Так вы закажите все
это в лучшем магазине, да не рассчитывайте, не копейничайте! А счеты пришлите ко мне: я заплачу.
Лариса (ставит корзинку на стол и рассматривает вещи
в коробочке).
Это Вася-то подарил? Недурно. Какой милый!
Огудалова. Ай,
в лес ведь
это? Что ему вздумалось
в такую даль?
Илья. Такая есть глупость
в нас. Говорил: «Наблюдай, Антон,
эту осторожность!» А он не понимает.
Паратов. Не нам, легкомысленным джентльменам, новые обороты заводить! За
это в долговое отделение, тетенька. Хочу продать свою волюшку.
Паратов. Что делать, Лариса Дмитриевна!
В любви равенства нет,
это уж не мной заведено.
В любви приходится иногда и плакать.
Лариса. Ах, как нехорошо! Нет хуже
этого стыда, когда приходится за других стыдиться… Вот мы ни
в чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.
Евфросинья Потаповна. Ну, покушали и встали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне
этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники,
в кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей!
Все
это в дом, так есть из чего ему тратиться.
Робинзон. На бутылке-то «бургонское», а
в бутылке-то «киндер-бальзам» [детский бальзам (от нем. Kinderbalsam) — сладкая слабая спиртовая настойка.] какой-то. Не пройдет мне даром
эта специя, уж я чувствую.
Робинзон. Нет, как можно!
Эти сигары надо курить
в природе,
в хорошем местоположении.
Кнуров. А Робинзон, господа, лишний. Потешились, и будет. Напьется он там до звериного образа — что хорошего!
Эта прогулка дело серьезное, он нам совсем не компания. (Указывая
в дверь.) Вон он как к коньяку-то прильнул.
Господа, извините, что я приглашаю Илью
в наше общество.
Это мой лучший друг. Где принимают меня, там должны принимать и моих друзей.
Это мое правило.
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот
это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем лучше! Однако когда ж они успели? И вы, пожалуй, уедете! Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю. Ну, и прекрасно. И мы останемся
в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?
Карандышев. Однако что ж
это такое,
в самом деле! Иван, куда девались все господа и Лариса Дмитриевна?
Карандышев. Да,
это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся
в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Робинзон. Что ж, разве мне кредиту нет?
Это странно! Я первый город такой вижу; я везде, по всей России все больше
в кредит.
Робинзон. Нет, мне на воздухе вечером вредно; доктор запретил. Да если
этот барин спрашивать будет, так скажи, что меня нет. (Уходит
в кофейную.)
Робинзон. Так ты
в Париж обещал со мной ехать — разве
это не все равно?
Вожеватов. Об
этом уговору не было.
В Париж хоть сейчас.
Паратов.
Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится,
в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и
в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне нужен будешь!
Паратов. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге днем —
это еще можно допустить; но кутить всю ночь
в трактире,
в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую пищу вы дадите для разговоров.
Паратов. Убьет он тебя или нет —
это еще неизвестно; а вот если ты не исполнишь сейчас же того, что я тебе приказываю, так я тебя убью уж наверное! (Уходит
в кофейную.)
Да,
это лучше…
в беспамятстве, ни боли… ничего не будешь чувствовать!
Карандышев. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жребий, кому вы достанетесь, играют
в орлянку — и
это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас как на вещь. Ну, если вы вещь,
это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может.
Лариса. Поздно. Я вас просила взять меня поскорей из цыганского табора, вы не умели
этого сделать; видно, мне жить и умереть
в цыганском таборе.