Неточные совпадения
Чугунов. Да на кляузы разве ум нужен? Будь ты хоть семи пядей во лбу, да коли законов
не знаешь…
Павлин. Понимаю я-с. Да от большого ума кляуз-то заводить
не следует. Конечно, осуждать господ мы
не можем, а и похвалить нельзя. У Меропы Давыдовны такой характер: с кем из знакомых размолвка — сейчас тяжбу заводить. Помилуйте, знакомство большое, размолвки частые — только и
знаем, что судимся.
Павлин. Да я всю его родословную природу
знаю. Окромя что по курятникам яйцы таскать, он другой науки
не знает. Его давно на осину пора, да что и на осину-то! Вот, Бог даст, осень придет, так его беспременно, за его глупость, волки съедят. Недаром мы его волчьей котлеткой зовем. А вы бы, сударь, фуражку-то сняли, неравно барышня войдут.
Мурзавецкий (снимая фуражку).
Не твое дело; ты
знай свое место! Я разговаривать с вашим братом
не люблю.
Мурзавецкий. Ах, я оставлю; уж сказал, так и оставлю. Только
не вдруг, сразу нельзя:
знаете, бывают какие случаи, ма тант? Трагические случаи бывают. Вот один вдруг оборвал и, как сидел, так… без всяких прелюдий, просто даже без покаяния, ма тант. Вот оно что!
Мурзавецкий. Уж
не знаю, дойду ли до комнаты. Долго ль, в самом деле, умереть! Мне жизнь копейка, да ведь без покаяния, ма тант… (Уходит.)
Мурзавецкая. Зачем срок? Что мне себя связывать! Отдам, вот и все тут. Я еще
не знаю, сколько у меня денег и есть ли деньги — да и копаться-то в них за грех считаю. Когда понадобятся… да
не то что когда понадобятся, а когда захочу отдать, так деньги найдутся, стоит только пошарить кругом себя. И найдется ровно столько, сколько нужно. Вот какие со мной чудеса бывают. Да ты веришь аль нет?
Мурзавецкая. Так об чем и разговаривать? Беспокоиться о долгах я
не желаю. Куда торопиться-то? Почем мы
знаем, может быть, так и нужно, чтоб они ждали, — может быть, им через меня испытание посылается?
Мурзавецкая. Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да
не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.
Чугунов. И
не знаю я за собой греха против вас.
Мурзавецкая. Ах ты, ворона! Да разве я глупей тебя? Разве я
не понимаю, что по законам, по тем, что у вас в книгах-то написаны, тут долга нет. Так у вас свои законы, а у меня свои; я вот
знать ничего
не хочу, кричу везде, что ограбили племянника.
Мурзавецкая. Я ведь девица старая, я мужчин разбирать
не умею; может быть, Аполлон и в самом деле плохой жених; да, понимаешь ты, что я этого и
знать не хочу; я своему родному добра желаю, а до нее мне и горя мало… так вот, если она заупрямится, надо нам с тобой, Вукол, придумать, чем пугнуть ее.
Чугунов. Он, благодетельница. Думали, ничего из парня
не выдет,
не учился нигде и грамоте едва
знает, отдали частному землемеру в помощники, так все одно, что бросили… И вдруг какое дарование открылось! Что хотите дайте, точка в точку сделает.
Лыняев. Да почем вы
знаете, что ничего
не было?
Купавина. Я понимаю, куда клонится этот разговор, — вам хочется попасть на свою любимую тему — что женщины ничего
не знают, ничего
не умеют, что они без опеки жить
не могут. Ну, так я вам докажу, что я сумею вести свои дела и без посторонней помощи.
Мурзавецкая. Что за потчеванье! Я ведь от тебя к празднику в гости еду. У вас тут храмовой праздник неподалеку, а ты, чай, и
не знаешь?
Купавина. Как
не знать! На моем лугу гулянье бывает. А от чаю все-таки
не откажетесь?
Купавина. Так, значит, я и
не узнаю? Жаль.
Купавина. Скажите пожалуйста, я и
не знала.
Мурзавецкий. Да… Но
знаете, какое обстоятельство, черт возьми! По некоторым причинам… я бы вам сказал их, да вы
не поймете, — я
не служу-с, довольно! Старался,
не оценили, ну и довольно. Родового
не имею, благоприобретенного
не приобрел…
Мурзавецкая. Спасибо этому дому, поедем к другому! Прощайте, крали! Уж
не знаю, скоро ли попаду к тебе.
Мурзавецкая. Ну, и ладно. (Купавиной.) А ты его принимай хорошенько! Вот я и
узнаю твое расположение ко мне: коли ласково его принимать будешь, значит, меня любишь; коли ты его обидишь, значит, меня хотела обидеть. Прощайте! Всего
не переговоришь.
Глафира. Я
не знаю, что сделалось. Что-то произошло вдруг для нас с сестрой неожиданное. Сестра о чем-то плакала, стали всё распродавать, меня отправили к Меропе Давыдовне, а сами скрылись куда-то, исчезли, кажется, за границу. Конечно, я сама виновата, очень виновата: мне надо было там ловить жениха — это было очень легко; а я закружилась, завертелась, как глупая девчонка; я себе этого никогда
не прощу.
Купавина.
Не знаю… может быть. Он прожил здесь только одно лето и уехал в Петербург; с тех пор я его и
не видала; но он в каждом письме к Лыняеву посылал мне поклоны и разные комплименты.
Горецкий. Это ваше дело, это до меня
не касается. Я вот про себя
знаю, что запью сегодня, должно быть, дней на двенадцать.
Горецкий. Ничего. Вот что после гулянья будет,
не знаю, а покуда в своем.
Горецкий (вслед Чугунову). Дядя! Слушай! Коли больше дадут, я вас продам; вы так и
знайте. Говорю я тебе, что мне гулять охота пришла. А коли мне в это время денег
не дать, так я хуже зверя. (Уходит за Чугуновым.)
Мурзавецкий. Меня ведь
не испугаешь; ну, да я, пожалуй, и
не пойду,
не надо. Я,
знаете ли, хотел мое дело с ней миром; а теперь нет, шалишь, морген фри!
Глафира. Я уж, право,
не знаю, что вам приказать!
Горецкий. Как вам сказать-с? Нет, хорошенько-то
не знаю.
Глафира (опять прилегая к Лыняеву). Итак, вы меня любите, мы живем душа в душу. Я — олицетворенная кротость и покорность, я
не только исполняю, но предупреждаю ваши желания, а между тем понемногу забираю в руки вас и все ваше хозяйство,
узнаю малейшие ваши привычки и капризы и, наконец, в короткое время делаюсь для вас совершенной необходимостью, так что вы без меня шагу ступить
не можете.
Глафира. Но вот однажды, когда ваша нежность уж
не знает пределов, я говорю вам со слезами: «Милый папаша, мне стыдно своих родных, своих знакомых, мне стыдно людям в глаза глядеть. Я должна прятаться от всех, заживо похоронить себя, а я еще молода, мне жить хочется…»
Только в тот же день к вечеру я незаметно исчезаю, и никто
не знает, то есть никто
не скажет вам, куда.
Обвенчаемся потихоньку, так что никто
не будет
знать; ты опять будешь вести холостую жизнь, все пойдет по-прежнему, ничто
не изменится — только я буду покойна,
не буду страдать».
Глафира. Ну,
не совсем. Надо еще раз увидать его, тогда я буду
знать наверное, можно на него рассчитывать или нет.
Купавина. Вот сюрприз! Я
не знаю, что и отвечать. Надо подождать этих господ, посоветуюсь с ними. Вот тебе поневоле приходится остаться.
Беркутов. А что ж Чугунов? Подьячий как подьячий — разумеется, пальца в рот
не клади. Ведь вы, горячие юристы, все больше насчет высших взглядов, а, глядишь, простого прошения написать
не умеете. А Чугуновы — старого закала, свод законов на память
знает; вот они и нужны.
Беркутов. Да, жениться, мой друг, жениться поскорей. Имение я
знаю, как свои пять пальцев; порядки в нем заведены отличные; надо торопиться, чтоб
не успели запустить хозяйство. Умен был старик Купавин!
Беркутов. Ну, как — я еще
не знаю, глядя по обстоятельствам; только, во всяком случае, это будет! Женщины любят думать, что они свободны и могут располагать собой, как им хочется. А на деле-то они никак и никогда
не располагают собой, а располагают ими ловкие люди.
Беркутов. Вы
не знаете, зачем?
Купавина. Связать себя словом,
не зная…
Купавина. Я
не знаю, как они осмелились! Намеки Меропы Давыдовны очень понятны были.
Купавина. Я
не знаю — что.
Кто что ни говори, а холостая жизнь очень приятна. Вот теперь, например, если б я был женат, ведь жена помешала бы спать. «
Не спи, душенька, нехорошо, тебе нездорово, ты от этого толстеешь». А того и
знать не хочет, как ее «душеньке» приятно уснуть, когда сон клонит и глаза смыкаются… (Садится на диван под окном.)
Глафира. Я
не знаю… я помешалась… я
не помню ничего. А во всем вы виноваты, вы…
Беркутов. Кроме того, мне, как приезжему, любопытно
знать житье-бытье в нашей губернии; а от кого же я могу получить более верные сведения и более справедливые отзывы, как
не от вас.
Мурзавецкая. Уж кому ж и
знать наши дела, как
не мне?
Беркутов. Сватать
не сватать, а я бы попросил вас поговорить с ней поласковее,
узнать ее мнение, посоветовать ей.
Беркутов. Еще
не знаю. Как дела позволят.