Неточные совпадения
Заметно мне, что
в Нижнем что-то зреет.
Все замолчало, как постом великим;
На всем какое-то говенье видно;
Бледнеют
лица, а глаза сияют.
Но что же может сделать этот люд?
Пойти к Москве нестройною
оравойИ умирать иль разбегаться розно
От польских латников. Пускай идут,
Попробуют, а нам просторней будет.
А если здесь не тяга, я
в Казань;
Там Никанор Шульгин — большой приятель.
Да что ж он держит моего холопа,
Павлушку!
У постоялки только что начался урок, но дети выбежали на двор и закружились в пыли вместе со стружками и опавшим листом; маленькая, белая как пушинка, Люба, придерживая платье сжатыми коленями, хлопала в ладоши, глядя, как бесятся Боря и толстый Хряпов: схватившись за руки, они во всю силу топали ногами о землю и, красные с натуги,
орали в лицо друг другу:
Неточные совпадения
Плясать кончили, публика неистово кричала, аплодировала, китаец, взяв русалку под руку, вел ее
в буфет, где тоже
орали, как на базаре, китаец заглядывал
в лицо Варвары, шептал ей что-то,
лицо его нелепо расширялось, таяло, улыбался он так, что уши передвинулись к затылку. Самгин отошел
в угол, сел там и, сняв маску, спрятал ее
в карман.
Перед ним, здоровенный, с бычьей шеей и толстым бабьим
лицом, босой,
в хламиде наподобие рубахи,
орал громоподобным басом «многая лета» бывший вышибала-пропойца.
Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. Я бился
в руках у него, дергал рыжую бороду, укусил ему палец. Он
орал, тискал меня и наконец бросил на лавку, разбив мне
лицо. Помню дикий его крик:
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась
в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и
орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя
в ворота домов, за углы,
в лавки, — она точно мела улицу.
Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала:
Так Мошка и сделал. Половину косушки Мина Праздников выпил сам, а другую половину почти насильно вылил Мошке
в горло. И когда поздно вечером они возвращались из парка домой и Мошка совсем без пути
орал, то Мина, усмотрев
в лице Ошмянского укоризненное выражение, объяснил: