Неточные совпадения
Курчаев. Много. Третий год квартиру ищет. Ему и не нужна квартира, он просто ездит разговаривать, все
как будто дело делает. Выедет с утра, квартир десять осмотрит, поговорит с хозяевами, с дворниками; потом поедет по лавкам пробовать икру, балык; там рассядется, в рассуждения пустится. Купцы не знают,
как выжить его из лавки, а он доволен, все-таки утро у него не пропало даром. (Глумову.) Да,
вот еще, я и забыл сказать. Тетка в вас влюблена,
как кошка.
Мамаев. Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У купцов
вот обыкновение глупое:
как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.
Мамаев (строго). Не говорите, пожалуйста, об этом, я вас прошу.
Как меня тогда кольнуло насквозь
вот в это место (показывает на грудь), так до сих пор, словно кол какой-то…
Глумов. Временем это на меня просветление находит, вдруг
как будто прояснится, а потом и опять. Большею частию я совсем не понимаю, что делаю.
Вот тут-то мне совет и нужен.
Глумова. Поищи хорошенько! Еще он давеча рисовал, ну, помнишь. С ним был,
как их называют?
Вот что критики стихами пишут. Курчаев говорит: я тебе дядю буду рисовать, а ты подписи подписывай! Я ведь слышала, что они говорили.
Глумов. Ну
вот! С
какой стати! Он даже едва ли знает, где был. Он заезжал, по своему обыкновению, квартиру смотреть.
Крутицкий. Я, знаете ли, смотрю на все это
как на легкомысленную пробу и особенно дурного ничего не вижу. Наш век, век по преимуществу легкомысленный. Все молодо, неопытно, дай то попробую, другое попробую, то переделаю, другое переменю. Переменять легко.
Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами,
вот и перемена. Но где же, я вас спрашиваю, вековая мудрость, вековая опытность, которая поставила мебель именно на ноги?
Вот стоит стол на четырех ножках, и хорошо стоит, крепко?
Мамаев. Есть, есть.
Как не быть! Я вам скажу, и очень есть, да не слушают, не слушают.
Вот в чем вся беда: умных людей, нас не слушают.
Мамаев. Легко сказать: писать! На это нужен навык, нужна какая-то сноровка. Конечно, это вздор, но все-таки нужно.
Вот я! Говорить я хоть до завтра, а примись писать, и Бог знает что выходит. А ведь не дурак, кажется. Да
вот и вы. Ну,
как вам писать!
Крутицкий.
Вот видите ли, у меня написан очень серьезный прожект, или записка,
как хотите назовите; но ведь вы сами знаете, я человек старого образования…
Крутицкий. Я согласен; но все-таки,
как хотите, в настоящее время писать стилем Ломоносова или Сумарокова, ведь, пожалуй, засмеют. Так
вот, может ли он дать моему труду,
как это говорится? Да, литературную отделку.
Крутицкий. Ну
вот! С
какой же стати я буду одолжаться! А кто он?
Мамаева. Да,
вот что…
Как же это? Странно.
Городулин.
Как это хорошо! Превосходно, превосходно!
Вот талант!
Городулин. Отлично, отлично!
Вот уж и это запишите!
Как я вас понимаю, так вам, по вашему честному образу мыслей, нужно место смотрителя или эконома в казенном или благотворительном заведении?
Городулин. Неужели?
Вот видите, долго ли порядочным людям сойтись! Перекинули несколько фраз — и друзья. А
как вы говорите! Да, нам такие люди нужны, нужны, батюшка, нужны! (Взглянув на часы.) Заезжайте завтра ко мне часу в двенадцатом. (Подает ему руку.) Очень приятно, очень приятно. (Уходит в гостиную.)
Мамаев. Льстить нехорошо, а польстить немного позволительно. Похвали что-нибудь из пятого в десятое, это приятно будет старику. Он может вперед пригодиться. Ругать его будем мы, от этого он не уйдет, а ты все-таки должен хвалить, ты еще молод. Мы с тобой завтра к нему поедем. Да,
вот еще одно тонкое обстоятельство. В
какие отношения ты поставил себя к тетке?
Турусина. Что он говорит, Бог его знает. Ну, да все равно, вероятно, богомольцы. Вели их накормить. (Человек уходит. Турусина читает письмо.)
Вот еще письмо. Видно, что пишет женщина солидная! (Читает вслух.) «Милостивая государыня Софья Игнатьевна, хотя я не имею счастия…» (Читает про себя.)
Вот слушай! «Выбор вами такого человека,
как Егор Васильевич Курчаев, заставляет меня заранее проливать слезы об участи бедной Машеньки…» Ну, и так далее.
Крутицкий.
Какого вам нужно.
Вот это-то и закорючка. Мало ли молодых людей… Да постойте же! Есть, именно такой есть,
какого вам нужно.
Крутицкий.
Как его! Дай Бог память! Да
вот, постойте, он мне адрес дал, он мне теперь не нужен, люди знают. (Вынимает бумагу.)
Вот! (Читает.) Егор Дмитриев Глумов! Каково пишет! Чисто, ровно, красиво! По почерку сейчас можно узнать характер! Ровно — значит аккуратен… кругло, без росчерков, ну, значит, не вольнодумец.
Вот возьмите, может быть, и пригодится.
Турусина.
Вот и старый человек, а
как легкомыслен.
Как ему поверить! (Прячет адрес в карман.) А все-таки надо будет справиться об этом Глумове.
Турусина (привстав).
Как!
Вот он, ваш хваленый суд! Сослать невинную женщину! За что же? За то, что она приносит пользу другим?
Григорий. Не очень, чтобы грек-с, еще цветом не дошел. А
как вот есть, венгерец-с.
Какая потеря для Москвы, что умер Иван Яковлич!
Как легко и просто было жить в Москве при нем…
Вот теперь я ночи не сплю, все думаю,
как пристроить Машеньку: ну, ошибешься как-нибудь, на моей душе грех будет. А будь жив Иван Яковлич, мне бы и думать не о чем. Съездила, спросила — и покойна.
Вот когда мы узнаём настоящую-то цену человеку, когда его нет! Не знаю, заменит ли его Манефа, а много и от нее сверхъестественного.
Крутицкий.
Вот еще! Мне-то
какое дело! Дядя не видал твоей работы?
Крутицкий. Прощай, мой любезный! Что уж очень бранят молодежь!
Вот, значит, есть же и из них: и с умом, и с сердцем малый. Он льстив и
как будто немного подленек; ну, да
вот оперится, так это, может быть, пройдет. Если эта подлость в душе, так нехорошо, а если только в манерах, так большой беды нет; с деньгами и с чинами это постепенно исчезает. Родители, должно быть, были бедные, а мать попрошайка: «У того ручку поцелуй, у другого поцелуй»; ну,
вот оно и въелось. Впрочем, это все-таки лучше, чем грубость.
Турусина.
Вот правила!
Вот у кого надо учиться,
как жить.
Глумов (вслед). Я сейчас вас догоню. Кажется, Мамаевы приехали.
Как я ее урезонил! Мало того, что дала согласие на мой брак, но и сама приехала.
Вот это мило с ее стороны.
Глумов. Гуляет в саду с молодыми людьми.
Вот вам доказательство, что я женюсь не по склонности. Мне нужны деньги, нужно положение в обществе. Не все же мне быть милым молодым человеком, пора быть милым мужчиной. Посмотрите,
каким молодцом я буду,
каких лошадей заведу. Теперь меня не замечают, а тогда все вдруг заговорят: «Ах,
какой красавец появился!» — точно
как будто я из Америки приехал. И все будут завидовать вам.
Турусина (Мамаевой). У нас теперь принято не верить ничему, это в моде; только и слышишь, зачем вы пускаете к себе Манефу, она обманщица.
Вот бы я и пригласила господ неверующих посмотреть,
какая она обманщица. Я очень рада за нее, она теперь войдет в моду, получит большую практику. И мне Москва должна быть благодарна, что я нашла такую женщину, я этим много для Москвы сделала.
Мамаев. А
вот сейчас рассмотрим. Статья называется: «
Как выходят в люди».
Мамаев. Зачем же? Надо посмотреть.
Вот и портрет с подписью: «Муж,
каких мало». Ба, ба, ба! Да это Егор Дмитрич!