Неточные совпадения
Ольга. Это правда, тетенька. Вы по вечерам
и по балам не ездите,
а посмотрели бы там, какие мужчины бывают. Умные, ловкие, образованные, не
то, что…
Аполлинария Панфиловна. «Не
то, что мужья наши». Ай, Оленька! Вот умница!
А ведь правду она говорит: пока не видишь других людей, так
и свои хороши кажутся;
а как сравнишь, так на свое-то
и глядеть не хочется.
Аполлинария Панфиловна. Лучше мы к самовару присоединимся; я не люблю с мужчинами-то, не привыкли мы вперемешку-то. Простору нет, разговор не
тот; я в разговоре свободна, стеснять себя не люблю. Мужчины врут сами по себе,
а мы сами по себе,
и им свободней,
и нам вольней. Любезное дело!
А вместе одна канитель,
а не разговор. Я с прибавлением люблю чай-то пить; неравно при мужчинах-то невзначай лишнее перельешь, так
и совестно.
Халымов. Да какое дело-то! Гроша оно медного не стоит; эка невидаль, завещание написать! Было б что отказывать;
а коли есть, так нехитро: тут все твоя воля, что хочешь,
то и пиши!
Каркунов. Нет, ты не говори! Вот у нас тут по соседству адвокатишка проживает, такой паршивенький;
а и тот триста рублей просит.
Халымов. Да как не задумаешься; дело большого рассудка требует.
А ты вели принести образчиков, да который тебе к лицу,
тот и обозначь; узорчик повеселей выбери. Да вот еще забыли, прежде всего надо: «Находясь в здравом уме». Что забыли-то! Да
и вправду, в здравом мы уме аль нет?
Константин. Извините, дяденька, мне благодарить не за что. Конечно, на все ваша воля,
а коли рассудить правильно, так
и без
того все мое.
Константин. По трактирам,
а то куда ж больше. Надоело им без проказ пьянствовать, так теперь придумывают что чудней: антиков разных разыскивают, да
и тешатся. У кого сила, так бороться заставляют; у кого голос велик, так многолетие им кричи; кто пьет много, так поят на пари. Вот бы найти какого диковинного, чтоб дяденьке удружить.
Экую утробу богатому человеку —
и то будет в тягость удоволить;
а мне, пролетарию… несть конца мучениям…
Был рубль сегодня —
и нет его;
а жажда
и голод всё
те же.
Иннокентий. Да на что тут ключ, коли руки хороши;
а то так
и разрыв-траву можно приложить.
Константин. Нашей компании умей только уважить;
а то на целый месяц
и сыт
и пьян будешь, да
и мне будет хорошо.
Ераст. Уж я
и то должен за счастье считать, что с вами нахожусь… В одном доме живем,
а когда вас увидишь!
Которая разве уж сама себя не понимает, что она такое, ну, по глупости,
и рада,
а то как это равному человеку свою руку давать целовать.
Ераст. Опять же у женщин всякое дело все им грешно да стыдно;
и все-то они греха боятся,
а еще больше
того стыда.
Вера Филипповна. Как руки не протянуть! Да если человек тонет, до стыда ли тут! Стыд ведь только в обыкновенной жизни очень нужен,
а то он не очень важен: как что посерьезней, так его
и нет.
Ольга.
И не говори ты мне,
и не терзай ты меня;
а то я таких дел наделаю, что ты сраму
и не оберешься.
Ераст. То-то вот, так-то лучше;
а то шумишь да грозишь без толку. (Смотрит в дверь.) Пожить-то тебе получше хочется —
и одеться,
и все такое?
Халымов. Да ведь они глупы, они думают, что трактиры-то для них устроены,
а не знают
того, что трактиры-то
и всякие безобразия для хозяев,
а не для приказчиков.
Каркунов. Да
и то покупные, своих-то давно нет. Вот смотри! Да не востры, костяные, ну что в них!
А что, кум, если заказать железные, сделают? Я большие деньги заплачу.
Огуревна. Нет, как можно, не в пример тише стал. Да доктор говорит, чтоб не сердился,
а то вторительный удар ошибет, так
и жив не будет. Он теперь совсем на Веру Филипповну расположился, так уж
и не наглядится; все-то смотрит на нее, да крестит, да шепчет ей: «Молись за меня, устрой мою душу, раздавай милостыню, не жалей!»
А уж такая ль она женщина, чтоб пожалела!
Огуревна. Попеременно, либо я, либо она,
а то еще старичка из богадельни взяли. Вот
и сейчас она у Потапа Потапыча сидит; я пойду переменю ее, пошлю к вам. (Уходит.)
Вера Филипповна. Да какое мое довольство! Мне для себя ничего не нужно;
тем я довольна, что всякому бедному помочь могу; никому отказывать не приходится, всякий с чем-нибудь да уйдет от меня! Сколько богатства-то
и доходу у Потапа Потапыча! Лично я из моря черпаю, ничего не убывает, тысячу-две истратишь,
а три прибудет. Или уж это бог посылает за добрые дела.
Вера Филипповна. Нет, я к
тому, что соблазну боюсь; народу я вижу много, так греха не убережешься. Сама-то я не соблазнюсь,
а люди-то смотрят на меня, кто знает, что у них на уме-то! Молода еще да богата, другому в голову-то
и придет что нехорошее — вот
и соблазн;
а грех-то на мне, я соблазнила-то. Вот горе-то мое какое!
Вера Филипповна. Поди-ка посиди в передней;
а то взойдет кто,
и доложить некому.
Константин. Да я
и пришел к тебе не просить,
а требовать; я за своим пришел, тут все мое. Вон на столе деньги,
и те мои. Прибирай, Иннокентий, благо карманы широки.
Аполлинария Панфиловна. Только? Кабы это правда, так одной бы души с женщины-то
и довольно.
А то еще ей дано тело хорошее, больно красивое да складное… это для чего? Вот
и понимай как знаешь!
Ераст. Нет, не про
то самое. Вы теперь всех людей любите
и добрые дела постоянно делаете, только одно у вас это занятие
и есть,
а себя любить не позволяете; но пройдет год или полтора,
и вся эта ваша любовь… я не смею сказать, что она вам надоест,
а только зачерствеет,
и все ваши добрые дела будут вроде как обязанность или служба какая,
а уж душевного ничего не будет. Вся эта ваша душевность иссякнет,
а наместо
того даже раздражительность после в вас окажется,
и сердиться будете
и на себя
и на людей.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть,
и того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с
той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что
и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!