Неточные совпадения
Когда первое чувство голода было удовлетворено, между Михайлом Борисовичем и бароном снова начался
разговор и по-прежнему о
том же генерале.
—
То, что ты говоришь, нисколько не относится к нашему
разговору, — произнес он, едва сдерживая себя.
— Я не к вашему
разговору, а так сказал! — отвечал
тот, опять уже потупляясь в тарелку.
В кабинете между
тем тоже шел
разговор о князе Григорове.
В вечер этот она, вероятно, выведенная из всякого терпения холодом, опять, по-видимому, хотела возобновить
разговор на эту
тему.
Князь, после весьма короткого
разговора с Еленою, в котором она выразила ему желание трудиться, бросился к одной из кузин своих, Анне Юрьевне, и так пристал к ней, что
та на другой же почти день дала Елене место учительницы в школе, которую Анна Юрьевна на свой счет устроила и была над ней попечительницей.
— Но дело не в том-с. Перехожу теперь к главному, — продолжала Елена, — мы обыкновенно наши письма, наши
разговоры чаще всего начинаем с
того, что нас радует или сердит, — словом, с
того, что в нас в известный момент сильней другого живет, — согласны вы с этим?
— Совершенно такие существуют! — отвечал князь, нахмуривая брови: ему было уже и досадно, зачем он открыл свою тайну барону,
тем более, что, начиная
разговор, князь, по преимуществу, хотел передать другу своему об Елене, о своих чувствах к ней, а вышло так, что они все говорили о княгине.
Княгиня после
того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в дом, а мужчины прошли в свой флигель и стали играть на бильярде.
Разговор об Елене и о княгине между ними не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.
День был превосходнейший. Барон решительно наслаждался и природой, и самим собой, и быстрой ездой в прекрасном экипаже; но князь, напротив, вследствие утреннего
разговора с женой, был в каком-то раздраженно-насмешливом расположении духа. Когда они, наконец, приехали в Москву, в Кремль,
то барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.
— Ну, нет! С ней это часто бывает, — возразил князь и, желая показать перед бароном, а отчасти и перед Анной Юрьевной, Елену во всем блеске ее ума и образования, поспешил перевести
разговор на одну из любимых ее
тем.
— Но как же, однако, моя милая, делать с разными негодяями и преступниками? — вмешалась в
разговор Анна Юрьевна, далеко не все понимавшая в словах Елены и в
то же время весьма заинтересовавшаяся всем этим
разговором.
По странному стечению обстоятельств, барон в эти минуты думал почти
то же самое, что и княгиня: в начале своего прибытия в Москву барон, кажется, вовсе не шутя рассчитывал составить себе партию с какой-нибудь купеческой дочкой, потому что, кроме как бы мимолетного вопроса князю о московском купечестве, он на другой день своего приезда ни с
того ни с сего обратился с
разговором к работавшему в большом саду садовнику.
У князя кровью сердце обливалось, слушая этот
разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох
того был глубоко им понят.
Далее князь не в состоянии был выслушивать их
разговора; он порывисто встал и снова вернулся в залу, подошел к буфету, налил себе стакан сельтерской воды и залпом его выпил. Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший стоять около ваз с конфетами, только искоса посмотрел на него. Вскоре после
того в залу возвратилась княгиня в сопровождении всех своих гостей.
Последний
разговор его с Еленой не
то что был для него какой-нибудь неожиданностью, — он и прежде еще
того хорошо знал, что Елена таким образом думает, наконец, сам почти так же думал, — но все-таки мнения ее как-то выворачивали у него всю душу, и при этом ему невольно представлялась княгиня, как совершенная противуположность Елене:
та обыкновенно каждую неделю писала родителям длиннейшие и почтительные письма и каждое почти воскресенье одевалась в одно из лучших платьев своих и ехала в церковь слушать проповедь; все это, пожалуй, было ему немножко смешно видеть, но вместе с
тем и отрадно.
Далее
разговор на эту
тему не продолжался. Миклаков стал молча играть в карты и только по временам иногда слегка вздыхал, и княгиня каждый раз уставляла на него при этом добрый взгляд; наконец, она, как бы собравшись со смелостью и ставя при этом огромнейший ремиз, спросила его тихим голосом...
— Изволь, спросим! — согласился князь и вследствие этого
разговора в
тот же день нарочно заехал к Миклакову и, рассказав ему все, убедительно просил его вразумить Елену, так что Миклаков явился к ней предуведомленный и с заметно насмешливой улыбкой на губах. Одет он был при этом так франтовато, что Елена, несмотря на свое слабое здоровье и
то, что ее занимал совершенно другой предмет, тотчас же заметила это и, подавая ему руку, воскликнула...
— Не еду! Только теперь, пожалуйста, нечего больше об этом говорить!.. — присовокупила она скороговоркой и затем сейчас же перевела
разговор на совершенно другие предметы. Когда потом г-жа Петицкая возвратилась,
то княгиня заметно была рада ее приходу и даже сказала ей...
— Прежде все-таки не о таком важном предмете шел
разговор. Кроме
того, я тут тоже через одну особу действовал.
От г-жи Петицкой Елпидифор Мартыныч прямо отправился к княгине с
тем, чтобы донести ей о
том, что исполнил ее приказание, а потом, если выпадет к
тому удобный
разговор,
то и рассказать ей о
том, что успел он наблюсти у г-жи Петицкой.
Жуквич, войдя к Елене, которая приняла его в большой гостиной, если не имел такого подобострастного вида, как перед князем,
то все-таки довольно низко поклонился Елене и подал ей письмо Миклакова. Она, при виде его, несколько даже сконфузилась, потому что никак не ожидала в нем встретить столь изящного и красивого господина. Жуквич, с своей стороны, тоже, кажется, был поражен совершенно как бы южною красотой Елены. Не зная, с чего бы начать
разговор с ним, она проговорила ему...
При окончательном прощании Жуквич снова протянул ей руку. Она тоже подала ему свою, и он вдруг поцеловал ее руку, так что Елену немного даже это смутило. Когда гость, наконец, совсем уехал, она отправилась в кабинет к князю, которого застала одного и читающим внимательно какую-то книгу. Елпидифор Мартыныч, не осмеливавшийся более начинать
разговора с князем об Елизавете Петровне, только что перед
тем оставил его.
Жуквич выслушивал весь этот
разговор по-прежнему, с небольшой улыбкой, но вместе с
тем с таким равнодушным выражением лица, которое ясно показывало, что все это его нисколько не интересует.
Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду
тем, что тут говорилось про него, он, однако, был доволен, что подслушал этот
разговор, из которого узнал о себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
Елена видела, что полученная телеграмма очень успокоила князя, а потому, полагая, что он должен был почувствовать некоторую благодарность к Жуквичу хоть и за маленькую, но все-таки услугу со стороны
того, сочла настоящую минуту весьма удобною начать
разговор с князем об интересующем ее предмете.
Княгиню между
тем все беспокоила мысль, как сказать князю о Петицкой, и, видя, что
разговор ни о чем другом не начинается, она решилась наконец...
Дамы усаживались поближе к лампе; вскоре за
тем приезжал барон, подавали чай, и начинался о
том, о сем негромкий
разговор, в котором князь редко принимал какое-нибудь участие.
— Но правда ли это, нет ли тут какой-нибудь ошибки, не другая ли какая-нибудь это Жиглинская? — спросила княгиня, делая вместе с
тем знак барону, чтобы он прекратил этот
разговор: она очень хорошо заметила, что взгляд князя делался все более и более каким-то мутным и устрашенным; чуткое чувство женщины говорило ей, что муж до сих пор еще любил Елену и что ему тяжело было выслушать подобное известие.
Княгиня опять, как и барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он перестал об этом говорить, и
тот замолчал было; но князь, в продолжение всего рассказа Елпидифора Мартыныча
то красневший,
то бледневший в лице, сам с ним возобновил этот
разговор.
— Князю безотлагательно следовало бы ехать за границу и укрепить свои нервы купаньями, а
то он, пожалуй, тут с ума может сойти! — опять вмешался в их
разговор Елпидифор Мартыныч.
Когда Петицкая вышла к барону,
то он просил ее присесть, видимо, приготовляясь повести с нею довольно продолжительный и серьезный
разговор.
Когда они возвратились домой и переоделись из своих нарядных платьев,
то между ними начался довольно задушевный
разговор.