Неточные совпадения
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо
выводил карандашом линии, — как у него выходило
на бумаге совершенно то же самое, что было и
на оригинале, — он не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою в бок, стоял и смотрел, как барчик рисует.
— О нет! — произнес Абреев. — Но это вы сейчас чувствуете по тону получаемых
бумаг,
бумаг, над которыми, ей-богу, иногда приходилось целые дни просиживать, чтобы понять, что в них сказано!..
На каждой строчке: но, впрочем, хотя… а что именно — этого-то и не договорено, и из всего этого вы могли
вывести одно только заключение, что вы должны были иметь железную руку, но мягкую перчатку.
Прелестная женщина сидела на бархатном пате, перед раздвижным столиком, а против нее, за тем же столиком, помещался на мягком табурете ксендз Кунцевич. Пред обоими стояло по чашке кофе, а между чашками — изящная шкатулка губернаторши, очень хорошо знакомая всем ее вольным и невольным жертвователям «в пользу милых бедных». Ксендз, изредка прихлебывая кофе, очень внимательно
выводил на бумаге какие-то счеты. Констанция Александровна с неменьшим вниманием следила за его работой.
Неточные совпадения
Так еще недавно я
выводил эти самые слова неинтересным почерком
на неинтересной почтовой
бумаге, и вот они вернулись из неведомой, таинственной «редакции» отпечатанными
на газетном листе и вошли сразу в несколько домов, и их теперь читают, перечитывают, обсуждают, выхватывают лист друг у друга.
— Представьте себе,
вывели на смотр войско, а оно три дня не евши; мундирчики — в лохмотьях, подметки — из картонной
бумаги, ружья — кремневые, да и кремней-то нет, а вместо них чурки, выкрашенные под кремень.
Вы можете себе представить, сколько разных дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его руки, и никогда никакое дело не
вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно от делопроизводства
на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он
на дела смотрел как-то отвлеченно, как
на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
Он взял перо и, не читая
бумаги,
вывел на ней крупными буквами: Илья Лунёв. А когда поднял голову, то увидал, что околоточный смотрит
на него с удивлением. Несколько секунд они молча разглядывали друг друга, — один заинтересованный и чем-то довольный, другой равнодушный, спокойный.
…Странно… Вот Тит получил листок
бумаги, и
на нем ряды черных строчек… Где-то далеко, в захолустном городке Воронежской губернии, их
выводила старушка, в старомодном чепце, портрет которой висит над кроватью Тита. Она запечатала письмо и послала
на почту. За тысячу верст оттуда наш верзила почтальон доставляет его Титу… И
на листке сохранилась улыбка старушки. Тит раскрывает листок, и лицо его светится ответной улыбкой.