Неточные совпадения
— Грешник, мучимый в аду! — обратился к нему Николай Силыч. — Ты давно уже жаждешь и молишь: «Да обмочит кто хотя перст единый в вине и даст мини пососати!» На,
пей и лакай! — прибавил он, изготовляя и пододвигая к приятелю крепчайший стакан
пунша.
Они очень чистоплотно жили; у них
была какая-то необыкновенно белая и гладко вычесанная болонка, на каждом почти окне — по толстой канарейке; даже
пунш, который Семен Яковлевич
пил по вечерам,
был какой-то красивый и необыкновенно, должно
быть, вкусный.
Вихров велел подать ему
пуншу и непременно потребовал, чтобы он
выпил его.
На этом месте Ванька снова подал Макару Григорьеву третий уж
пунш, ожидая, что, может
быть, он и от того откажется, но тот не отказался.
Но Ванька это дело для себя поправил, он спросил у официанта еще четвертый стакан
пунша, и этот уже не понес в гостиную, а
выпил его в темном коридоре сам.
— Слушаю-с, — отвечал тот и только что еще вышел из гостиной, как сейчас же, залпом, довольно горячий
пунш влил себе в горло, но этот прием, должно
быть, его сильно озадачил, потому что, не дойдя до кухни, он остановился в углу в коридоре и несколько минут стоял, понурив голову, и только все плевал по сторонам.
Благодаря выпитому
пуншу он едва держался на ногах и сам даже выносить ничего не мог из вещей, а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят; не даром!» Макар Григорьев только посматривал на него и покачивал головой, и когда Ванька подошел
было проститься к нему и хотел с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку, а не губы.
Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы
были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…
Заварили майорский чай, и, несмотря на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор
пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни чаю, ни рому назад не возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы на гогель-могель оставил! А Клобутицын продолжал пить и в то же время все больше и больше в упор смотрел на Машу и про себя рассуждал:
Господский дом проснулся как-то разом, и опять в нем закипело веселье, на время прерванное сном. Иван Семеныч потребовал себе пунша, потому что у него голова требовала починки. Потом стали
пить пунш все, а на дворе опять появились кафтанники, лесообъездчики и разный другой заводский люд.
Неточные совпадения
Первое событие
было с какими-то сольвычегодскими купцами, приехавшими в город на ярмарку и задавшими после торгов пирушку приятелям своим устьсысольским купцам, пирушку на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами,
пуншами, бальзамами и проч.
Из яств, кроме кутьи,
было три-четыре блюда (между прочим, и блины), всё с кухни Амалии Ивановны, да сверх того ставились разом два самовара для предполагавшихся после обеда чаю и
пуншу.
— Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать надо, — смеялся Порфирий. — Вообразите, — обернулся он к Раскольникову, — вот так же вчера вечером, в одной комнате, в шесть голосов, да еще
пуншем напоил предварительно, — можете себе представить? Нет, брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «чай» у моряков
есть только аллегория, под которою надо разуметь
пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за
пуншем, загорится живой разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани, деньгами, и очень негодовал на то, что девки
пьют ликер и
едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему
пуншу.