Неточные совпадения
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы
с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом,
проходя по лазарету, он видел этого солдата
с впалыми глазами,
с искаженным
лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
На дворе, впрочем, невдолге показался Симонов; на
лице у него написан был смех, и за ним шел какой-то болезненной походкой Ванька,
с всклоченной головой и
с заплаканной рожею. Симонов
прошел опять к барчикам; а Ванька отправился в свою темную конуру в каменном коридоре и лег там.
Ванька пошел, но и книгу захватил
с собою. Ночью он всегда
с большим неудовольствием
ходил из комнат во флигель длинным и темным двором. В избу к Симонову он вошел, по обыкновению,
с сердитым и недовольным
лицом.
Павел пробовал было хоть на минуту остаться
с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала
с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не
сходя с места, m-me Фатеева
с прежним могильным выражением в
лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается вас».
Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч,
с сияющим
лицом, в своем домашнем нанковом сюртуке,
ходил по зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот спал еще, потому что всего было семь часов утра, полковник разговаривал
с Ванькой, у которого от последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств в
лице.
В дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности:
с весьма тонкими очертаниями
лица, в выражении которого совершенно не видно было грубо поддельного смирения, но в то же время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые глаза его были полуприподняты вверх;
с губ почти не
сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны
с некоторым кокетством; подрясник на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки у монаха были белые и очень красивые.
— Monsieur Неведомов, madame Фатеева, — сказал Павел, и Клеопатра Петровна оприветствовала Неведомова уж как следует гостя и села затем в довольно красивой позе; некоторое недоумение, впрочем, не
сходило еще у ней
с ее
лица.
— Или теперь это письмо господина Белинского
ходит по рукам, — продолжал капитан тем же нервным голосом, — это, по-моему, возмутительная вещь: он пишет-с, что католическое духовенство было когда-то и чем-то, а наше никогда и ничем, и что Петр Великий понял, что единственное спасение для русских — это перестать быть русскими. Как хотите, господа, этими словами он ударил по
лицу всех нас и всю нашу историю.
— Торговаться-то
с вами некому, потому что тут казна —
лицо совершенно абстрактное, которое все считают себя вправе обирать, и никто не беспокоится заступиться за него! — говорил прокурор, продолжая
ходить по комнате.
Вихров для раскапывания могилы велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом деле. Сошлось человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и
лица у всех были невеселые и непокойные. Вихров велел им взять заступы и лопаты и пошел
с ними в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от деревни всего
с версту. Доктор тоже изъявил желание
сходить с ними.
Староста и работник тоже были выпущены. Последний,
с явно сердитым
лицом,
прошел прямо на двор; а староста по-прежнему немного подсмеивался над священником. Вихров, священник и староста отправились, наконец, в свой поход. Иерей не без умысла, кажется, провел Вихрова мимо единоверческой церкви и заставил его заглянуть даже туда: там не было ни одного молящегося.
Белобрысый муж ее
с улыбающимся
лицом ходил по ярко освещенным комнатам.
Вихров пошел. В передней их встретил заспанный лакей; затем они
прошли темную залу и темную гостиную — и только уже в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина, фигура которого показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович,
с одутловатым несколько
лицом,
с небольшими усиками и
с эспаньолкой,
с огромным животом, в ермолке, в плисовом малиновом халате нараспашку,
с ногами, обутыми в мягкие сапоги и, сверх того еще, лежавшими на подушке, сидел перед маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.
При этой мысли он взглянул и на себя в зеркало: голова его была седа,
лицо испещрено морщинами; на лбу выступили желчные пятна, точно лет двадцать или тридцать
прошло с тех пор, как он приехал в этот город, в первый раз еще в жизни столь сильно потрясенный.
— Нет-с, не
пройдет, потому что все так уж к тому и подстроено; скажите на милость, где это видано: какому-то господину в его единственном
лице вдруг предоставлено право судить меня и присудить, если он только пожелает того, ни много ни мало, как на три месяца в тюрьму.
Неточные совпадения
Он
прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного
лица. Все, казалось, оставили в швейцарской
с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
Никогда еще не
проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и
пройти молча
с этим равнодушно-спокойным
лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Степан Аркадьич
с тем несколько торжественным
лицом,
с которым он садился в председательское кресло в своем присутствии, вошел в кабинет Алексея Александровича. Алексей Александрович, заложив руки за спину,
ходил по комнате и думал о том же, о чем Степан Аркадьич говорил
с его женою.
Раздался звонок,
прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили;
прошел и Петр через залу в своей ливрее и штиблетах,
с тупым животным
лицом, и подошел к ней, чтобы проводить ее до вагона.
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль,
с озабоченным и строгим
лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.