Неточные совпадения
По приезде домой, полковник сейчас же стал на молитву: он
каждый день,
с восьми часов до десяти утра и
с восьми часов до десяти часов вечера, молился, стоя, по обыкновению, в зале навытяжку перед образом.
Павел
с тех пор почти
каждый день начал, в сопровождении Титки и Куцки, ходить на охоту.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая
с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти
каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае:
с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
— Теперь-с, станем размеривать, — начал Плавин, — для открытой сцены сажени две, да
каждый подзор по сажени?.. Ровно так будет!.. — прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.
Каждый вечер мои молодые люди ложились в постель — страшно перепачканные,
с полуонемелыми от усталости ногами, но счастливые и мечтающие о том, что предстоит еще впереди.
У Николая Силыча в
каждом почти классе было по одному такому, как он называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить
с ним, что им было угодно, — признаваться ему прямо, чего они не знали, разговаривать, есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться не смели, чтобы не стяжать нового и еще более строгого наказания: он очень уж уважал ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует народ российский.
Затем они
каждый почти праздник стали отправляться: Николай Силыч — в болотных сапогах, в чекмене и в черкесской шапке, нарочно для охоты купленной, а Павел — в своей безобразной гимназической шинели, подпоясанной кушаком, и в Ванькиных сапогах. Места, куда они ходили, были подгородные, следовательно,
с совершенно почти выстрелянною дичью; а потому кровавых жертв охотники
с собой приносили немного, но зато разговоров между ними происходило большое количество.
—
Каждый день ходите, пожалуйста, — повторила Мари, и Павлу показалось, что она
с каким-то особенным выражением взглянула на него.
Между Еспером Иванычем и княгинею несколько времени уже шла переписка: княгиня,
с видневшимися следами слез на
каждом письме, умоляла его переселиться для лечения в Москву, где и доктора лучше, и она сама будет иметь счастье быть при нем.
— Что ж!
Каждое заведение имеет свои права! — возразил
с усмешкой правовед.
— Ну-с, прощайте! — сказал Дрозденко, вставая и целуясь
с ним. Он заметил, кажется, что Павел далеко не симпатизировал его мыслям, потому что сейчас же переменил
с ним тон. — Кланяйтесь вашему Кремлю, — заключил он, — и помните, что
каждый камушек его поспел и положен по милости татарской, а украинцы так только бились
с ними и проливали кровь свою…
— Не люблю я этих извозчиков!.. Прах его знает — какой чужой мужик, поезжай
с ним по всем улицам! — отшутилась Анна Гавриловна, но в самом деле она не ездила никогда на извозчиках, потому что это казалось ей очень разорительным, а она обыкновенно
каждую копейку Еспера Иваныча, особенно когда ей приходилось тратить для самой себя, берегла, как бог знает что.
Макар Григорьев, в самом деле,
каждый вечер какую-то органическую потребность чувствовал
с кем-нибудь из своих подчиненных полаяться и поругаться.
— Говорил-с! — повторил Салов. — И у него обыкновенно были две темы для разговоров, это — ваше сценическое дарование и еще его серые из тонкого сукна брюки, которые он очень берег и про которые
каждое воскресенье говорил сторожу: «Вычисти, пожалуйста, мне мои серые брюки получше, я в них пойду погулять».
— Выкинуть-с! — повторил Салов резким тоном, — потому что Конт прямо говорит: «Мы знаем одни только явления, но и в них не знаем — каким способом они возникли, а можем только изучать их постоянные отношения к другим явлениям, и эти отношения и называются законами, но сущность же
каждого предмета и первичная его причина всегда были и будут для нашего разума — terra incognita». [неизвестная земля, область (лат.).]
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать
каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я
с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— Потрудитесь отдохнуть, как говорят, а?.. Хорошо?.. Мило?.. — произносил он, как-то подчеркивая
каждое слово и кидая вместе
с тем на гостей несколько лукавые взгляды.
— Это, изволите видеть, — обратился Коптин уже прямо к Павлу, — они
с своей чудотворной иконой ездят
каждый год зачем-то за озеро!
— Нет-с, это — не та мысль; тут мысль побольше и поглубже: тут блудница приведена на суд, но только не к Христу, а к фарисею, к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова «Ада», которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate» [«Оставь надежду навсегда
каждый, кто сюда входит» (итал.).]. Она прекрасно характеризует этот мирок нравственных палачей и душителей.
Прошли они и очутились в картинной галерее, потом еще в какой-то комнате
с шкафами
с серебром, и в
каждой комнате стояли ливрейные лакеи и
с любопытством на них посматривали.
— А так бы думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и, когда вино было разлито, он сам пошел за официантом и
каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись
с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще. Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
Макар Григорьев снова раскланялся
с ним, а также и со всеми прочими гостями, кланяясь
каждому порознь. Выпитое вино и ласковое
с ним обращение господ сделало из него совершенно galant homme. [Изысканно-вежливый человек (франц.).]
Одна у нее уйдет или рассорится
с ней — она у другой гостит, другая сделается к ней холодна — она к третьей сейчас, — и у
каждой из подружек своих она знала ее главную слабость; она знала, например, что Юлия никогда никого еще не любила и вместе
с тем пламенно желала кого-нибудь полюбить.
Этого маленького разговора совершенно было достаточно, чтобы все ревнивое внимание Клеопатры Петровны
с этой минуты устремилось на маленький уездный город, и для этой цели она даже завела шпионку, старуху-сыромасленицу, которая, по ее приказаниям, почти
каждую неделю шлялась из Перцова в Воздвиженское, расспрашивала стороной всех людей, что там делается, и доносила все Клеопатре Петровне, за что и получала от нее масла и денег.
—
Каждое воскресенье-с! — сказал Захаревский. — И посещать его, — продолжал он опять вкрадчивым голосом, — почти долг
каждого дворянина… один не приедет, другой, — и нет собраний, а между тем где же молодежи и девушкам повеселиться!
Выпитое вино продолжало еще действовать в голове Павла: он танцевал
с увлечением; m-lle Юлия тоже танцевала
с заметным удовольствием, и хоть разговор между ними происходил немногосложный, но Юлия так его направила, что
каждое слово его имело значение.
— И ничего интересного не услышишь, — заметила ей
с насмешкой Прыхина, и затем, заметив, что все уже интересное для Юлии рассказала, она встала, простилась
с ней и побежала еще к одной своей подружке, чтоб рассказать ей об этом же. Катишь
каждою новостью любила поделиться со всеми своими приятельницами.
— Жизнь вольного казака, значит, желаете иметь, — произнес Захаревский; а сам
с собой думал: «Ну, это значит шалопайничать будешь!» Вихров последними ответами очень упал в глазах его: главное, он возмутил его своим намерением не служить: Ардальон Васильевич службу считал для
каждого дворянина такою же необходимостью, как и воздух. «Впрочем, — успокоил он себя мысленно, — если жену будет любить, так та и служить заставит!»
— Нет-с, — возразил священник, — это не то, чтобы мысль или мнение одного человека была, а так как-то в душе
каждый как бы подумал, что поляки это делают!
Девушки и молодые женщины выходили на гулянку в своих шелковых сарафанах, душегрейках, в бархатных и дородоровых кичках
с жемчужными поднизями, спускающимися иногда ниже глаз, и, кроме того, у
каждой из них был еще веер в руках, которым они и закрывали остальную часть лица.
Трапеза происходила в длинной комнате,
с священною живописью на стенках; посредине ее был накрыт грубой скатертью стол; перед
каждым монахом стоял прибор, хлеб и ставец
с квасом.
После ужина их отвели в гостиницу и
каждому хотели было дать по отдельной комнате; но богомольцы наши разместились так, что Захаревский
с дочерью заняли маленькое отделение, а Живин и Вихров легли в одной комнате.
— Известно, молимся
с семейством
каждый день и оставляем тут подушечки эти, не собирать же их
каждый час.
«Очень-с рад, говорит, что вы
с таким усердием приступили к вашим занятиям!» Он, конечно, думает, что в этом случае я ему хочу понравиться или выслужить Анну в петлицу, и велел мне передать весь комитет об раскольниках, все дела об них; и я теперь разослал циркуляр ко всем исправникам и городничим, чтобы они доставляли мне сведения о том, какого рода в их ведомстве есть секты, о числе лиц, в них участвующих, об их ремеслах и промыслах и, наконец, характеристику
каждой секты по обрядам ее и обычаям.
Почти в
каждом доме из чернеющихся ворот выходили по три и по четыре коровы, и коровы такие толстые,
с лоснящеюся шерстью и
с огромными вымями.
— Вы не будете, — ну, так я ее буду ломать. Любезные! — крикнул он, заметив в толпе писаря удельного и кучера своего. — Будемте мы
с вами ломать, — берите топоры и полезайте за мною, по двадцати пяти рублей
каждому награды!
— Да-с, у меня хор есть свой — отличный, человек сорок!..
Каждый праздник,
каждое воскресенье они поют у меня у прихода.
Что я не нерадив к службе — это я могу доказать тем, что после
каждой ревизии моего суда он объявлял мне печатную благодарность; бывал-с потом весьма часто у меня в доме; я у него распоряжался на балах, был приглашаем им на самые маленькие обеды его.
Он чувствовал, что
каждое слово, которое говорил описываемый им молодой человек, сталью крепкой отзывалось; но в то же время Вихров
с удовольствием помышлял, что и этой силы недостанет сделать что-нибудь честное в службе при нынешнем ее порядке.
Когда они возвратились к Клеопатре Петровне, она сидела уж за карточным столом, закутанная в шаль. На первых порах Клеопатра Петровна принялась играть
с большим одушевлением: она обдумывала
каждый ход, мастерски разыгрывала
каждую игру; но Вихров отчасти
с умыслом, а частью и от неуменья и рассеянности
с самого же начала стал страшно проигрывать. Катишь тоже подбрасывала больше карты, главное же внимание ее было обращено на больную, чтобы та не очень уж агитировалась.
Встреть моего писателя такой успех в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему — и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый роман и стал его писать
с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной работы, он придумал ходить за охотой — и это на него благотворно действовало: после
каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти счастливый.
Каждый почти день Вихров
с ружьем за плечами и в сопровождении Ивана, тоже вооруженного, отправлялся за рябчиками в довольно мрачный лес, который как-то больше гармонировал
с душевным настроением героя моего, чем подозерные луга.
— Нет, даже легко!.. Легко даже! — воскликнул Вихров и, встав снова со стула, начал ходить по комнате. — Переносить долее то, что я переносил до сих пор, я не могу!.. Одна глупость моего положения может
каждого свести
с ума!.. Я, как сумасшедший какой, бегу сюда
каждый день — и зачем? Чтобы видеть вашу счастливую семейную жизнь и мешать только ей.
—
С большим удовольствием сделаю эту милость; но сколько же вы, однако, предполагаете, чтоб сошло
с лица на этот обед? — присовокупил Виссарион, любивший в
каждом деле решать прежде всего денежный вопрос.
Видимо, что Плавин и Абреев
с первого же блюда начали блаженствовать и только по временам переглядывались между собой и произносили немногосложные похвалы
каждому почти блюду; Марьеновский ел совершенно равнодушно; Живин — очень робко и даже некоторые кушанья не умел как взять и решительно, кажется, не знал — что такое он ест; зато Замин вкушал все
с каким-то омерзением.