Неточные совпадения
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой
вопрос отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх
того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился
вопрос, правда или нет
то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на
того и сердился, но в
то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство
тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
— Слухом земля полнится! — проговорил Егор Егорыч, не отвечая прямо на
вопрос, и затем прямо перешел к
тому плану, который он, переживя столько мучительных чувствований и в конце концов забыв совершенно самого себя, начертал в своем уме касательно будущей судьбы Людмилы и Ченцова.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее,
тем более, что тут уж являлся
вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между
тем Людмила не переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним более, но даже не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их.
По нескольку раз в неделю капитан заходил к Миропе Дмитриевне, стараясь всякий раз выспросить ее о
том, что творится у Рыжовых, и всякий раз Миропа Дмитриевна ядовито усмехалась на эти
вопросы и так же ядовито отвечала...
— Около сорока, — отвечал
тот, удивленный таким
вопросом.
Крапчик не с большой охотой передал Егору Егорычу записку, опасаясь, что
тот, по своему раскиданному состоянию духа, забудет о ней и даже потеряет ее, что отчасти и случилось. Выехав из своего отеля и направившись прямо к Сперанскому, Егор Егорыч,
тем не менее, думал не об докладной записке, а о
том, действительно ли масоны и хлысты имеют аналогию между собой, —
вопрос, который он хоть и решил утвердительно, но не вполне был убежден в
том.
— Да так, случайно! — отвечал опешенный этим
вопросом Аггей Никитич, так как он вовсе не случайно это сделал, а чтобы отклонить Миропу Дмитриевну от
того разговора, который бы собственно она желала начать и которого Аггей Никитич побаивался. — Мне пришлось раз видеть этого Канарского в одном польском доме, — продолжал он рассказывать, — только не под его настоящей фамилией, а под именем Януша Немрава.
— Никак нет-с! — отвечал
тот, как бы даже удивленный таким
вопросом.
— Ни прямо, ни косвенно не могу принять участия в этом щекотливом
вопросе! — отказался
тот.
— На этот
вопрос вам можно будет ответить, когда вы сами удостоитесь узнать хотя часть этих тайн, а теперь могу вам объяснить одно, что я и
тем более Егор Егорыч, как люди, давно подвизающиеся в масонстве, способны и имеем главной для себя целью исправлять сердца ищущих, очищать и просвещать их разум
теми средствами, которые нам открыты, в свою очередь, нашими предшественниками, тоже потрудившимися в искании сего таинства.
— Как же не понять, помилуйте! Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь
вопрос, как в этом случае действовать в вашу пользу?.. Когда по начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду в клуб и буду говорить
тому, другому, пятому, десятому; а кто их знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй, только хлопать ушами… Я даже не знаю, когда и баллотировка наступит?..
— Но вы поймите, — старался убедить его Иван Петрович, — дворянство это сделает за пожертвование им денег, на которые двадцать или даже тридцать мальчиков получат воспитание, будут лучшими гражданами своего отечества и образованными слугами государя. И что это за предрассудок — в деле столь полезном ставить
вопрос о
том, что по кресту ли дворянин или по рождению?
Что касается до имущественного
вопроса,
то хотя Тулузов и заграбастал все деньги Петра Григорьича в свои руки, однако недвижимые имения Екатерина Петровна сумела сберечь от него и делала это таким образом, что едва он заговаривал о пользе если не продать,
то, по крайней мере, заложить какую-нибудь из деревень, так как на деньги можно сделать выгодные обороты, она с ужасом восклицала: «Ах, нет, нет, покойный отец мой никогда никому не был должен, и я не хочу должать!» Сообразив все это, Екатерина Петровна определила себе свой образ действия и не сочла более нужным скрывать перед мужем свое до
того таимое от него чувство.
Егор Егорыч написал своим крупным почерком
то, что он желал бы знать о судьбе Лябьевых, с присовокуплением
вопроса о
том, как это подействует на Сусанну Николаевну.
Та, в свою очередь, услыхав из кротких уст Антипа Ильича приглашение, тоже затрепетала и, едва владея собой, сошла к Егору Егорычу, который рассказал ей, как он был у пророчицы Екатерины Филипповны Татариновой, подруги Пилецкого, как задал сей последней
вопросы о Лябьевых и об ней, Сусанне, а затем прочел самые ответы, из которых последний еще более смутил Сусанну Николаевну, особенно, когда Егор Егорыч воскликнул...
Но она была не из
тех дам, чтобы сробеть и спасовать в области нравственных и религиозных
вопросов.
Разговор между собеседниками начался с
того, что Максинька, не без величия, отнесся к частному приставу с
вопросом...
— C'est etonnant! Qu'en pensez vous? [ — Это удивительно! Что вы об этом думаете? (франц.).] — отнесся камер-юнкер к гегелианцу и, видя, что
тот не совсем уразумел его
вопрос, присовокупил: — Поэтому господин Тулузов за двадцать душ простил своей жене все?..
Сусанна Николаевна, услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от страха, и когда потом возник
вопрос о времени отправления Лябьевых в назначенное им место жительства,
то она, с своей стороны, подала голос за скорейший отъезд их, потому что там они будут жить все-таки на свежем воздухе, а не в тюрьме.
Вопрос этот сверх ожидания разрешил Вибель, сказав, что у одного его приятеля — Дмитрия Васильича Кавинина, о котором, если помнит читатель, упоминал Сергей Степаныч в своем разговоре с Егором Егорычем, — можно попросить позволения отпраздновать сей пикник в усадьбе
того, в саду, который, по словам Вибеля, мог назваться королевским садом.
Скрыть это происшествие от пани Вибель Аггей Никитич нашел невозможным, и на другой день, придя после обеда в аптеку, он рассказал ей все и задал
тот же
вопрос, который делал самому себе, о
том, кто же могли быть эти два человека?
В рядах мои любовники, как нарочно, встретили откупщицу, что-то такое закупавшую себе. Она очень приветливо поклонилась Аггею Никитичу, а также и пани Вибель, но
та, вся поглощенная соображениями о своем платье, торопливо мотнула ей головой и обратилась к торговцам с
вопросами, есть ли у них
то, и другое, и третье. Они ей отвечали, что все это есть, и показывали ей разные разности, но на поверку выходило, что все это не
то, чего желала пани Вибель, так что она пришла почти в отчаяние и воскликнула...
— Настоящий! — ответил ей
тот, вовсе, кажется, не обидевшись таким
вопросом.
— Но зачем мне с ним видеться? — начала она с
вопроса. — Подать ему какую-нибудь надежду от себя — это опасно; может быть, ты и я в этом ошибаемся, и это совсем не
то…
Вскоре после
того был накрыт ужин, на который пришел также и возвратившийся с своих хозяйственных хлопот доктор. Искренне обрадованный приездом Музы Николаевны, он с первых же слов отнесся к ней с
вопросом...
Такого рода объяснение, которого Миропа Дмитриевна почти ожидала,
тем не менее, смутило ее и обеспокоило: первый
вопрос, который ей представился, искренно ли говорит камергер; но тут явилась в голове ее иллюзия самообольщения.