Неточные совпадения
Ченцов очень хорошо видел, что
в настоящие минуты она была воск мягкий, из которого он мог вылепить все, что ему хотелось, и у него на мгновение промелькнула было
в голове блажная
мысль отплатить этому подлецу Крапчику за его обыгрыванье кое-чем почувствительнее денег; но, взглянув на Катрин, он сейчас же отказался от того, смутно предчувствуя, что смирение ее перед ним было не совсем искреннее и только на время надетая маска.
— Каким образом? — произнес с удивлением Сверстов, которому и
в голову не приходила подобная
мысль.
Сверстов мгновенно сообразил, что это именно была спальня Егора Егорыча, и
мысль, что тот болен, еще более утвердилась
в его
голове.
Граф остался
в размышлении: тысячи соображений у него прошли
в голове, и яснее всего ему определилось, что взятая им на себя ревизия губернии отзовется не легко для него
в Петербурге и что главный исполнитель всех его предначертаний, Звездкин, — плут великий, которого надобно опасаться. Чтобы рассеять себя хоть сколько-нибудь от таких неприятных
мыслей, граф уехал к m-me Клавской на весь остальной день и даже на значительную часть ночи.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось
в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но
в то же время
в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло
в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей
в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую
мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
Егор Егорыч продолжал держать
голову потупленною. Он решительно не мог сообразить вдруг, что ему делать. Расспрашивать?.. Но о чем?.. Юлия Матвеевна все уж сказала!.. Уехать и уехать, не видав Людмилы?.. Но тогда зачем же он
в Москву приезжал? К счастью, адмиральша принялась хлопотать об чае, а потому то уходила
в свою кухоньку, то возвращалась оттуда и таким образом дала возможность Егору Егорычу собраться с
мыслями; когда же она наконец уселась, он ей прежде всего объяснил...
А Людмиле тотчас же пришло
в голову, что неужели же Ченцов может умереть, когда она сердито подумает об нем? О,
в таком случае Людмила решилась никогда не сердиться на него
в мыслях за его поступок с нею… Сусанна ничего не думала и только безусловно верила тому, что говорил Егор Егорыч; но адмиральша — это немножко даже и смешно — ни звука не поняла из слов Марфина, может быть, потому, что очень была утомлена физически и умственно.
— Конечно!.. — не отвергнула и адмиральша, хотя, по опыту своей жизни и особенно подвигнутая последним страшным горем своим, она начинала чувствовать, что не все же бог устраивает, а что надобно людям самим заботиться, и у нее вдруг созрела
в голове смелая
мысль, что когда Егор Егорыч приедет к ним
в воскресенье, то как-нибудь — без Сусанны, разумеется, — открыть ему все о несчастном увлечении Людмилы и об ее настоящем положении, не утаив даже, что Людмила боится видеть Егора Егорыча, и умолять его посоветовать, что тут делать.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым; на
голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома,
в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно носил колпак, а при посторонних и
в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую
мысль, проводил у себя пальцем за ухом.
«Но почему же Миропа Дмитриевна и не хорошенькая?» — промелькнула
в его
голове мысль.
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея
в голове одну только
мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
— Да-с, но чтобы после танцев нисходил на нас дух господень, — это непонятно! — возразил Аггей Никитич, знавший по собственному опыту, что если после танцев иногда и приходят
в голову некоторые поэтические
мысли, то никак уж не богомольного свойства.
На это gnadige Frau не нашлась, что и сказать.
В первый еще раз
в жизни своей она до такой степени растерялась, что у нее все
мысли как бы перепутались
в голове.
Из этих намеков мужа и Егора Егорыча Миропа Дмитриевна хорошо поняла, что она поймана с поличным, и ею овладело вовсе не раскаяние, которое ей предлагали, а злость несказуемая и неописуемая на своего супруга;
в ее
голове быстро промелькнули не
мысли, нет, а скорее ощущение
мыслей: «Этот дурак, то есть Аггей Никитич, говорит, что любит меня, а между тем разблаговещивает всем, что я что-то такое не по его сделала, тогда как я сделала это для его же, дурака, пользы, чтобы придать ему вес перед его подчиненными!» Повторяемый столь часто
в мыслях эпитет мужу: дурак и дурак — свидетельствовал, что Миропа Дмитриевна окончательно убедилась
в недальности Аггея Никитича, но, как бы там ни было, по чувству самосохранения она прежде всего хотела вывернуться из того, что ставят ей
в обвинение.
Кровь стыла
в жилах Егора Егорыча при этих словах доктора, и
мысль, что неужели Сусанна Николаевна умрет прежде его, точно ядовитая жаба, шевелилась
в его
голове.
Аггей Никитич крепким пожатием поблагодарил его за такое намерение, и когда Вибель ушел от него, то
в голове моего безумного романтика появилась целая вереница новых
мыслей, выводов и желаний.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя
в голове, — один из тех людей, которых
в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не
в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь
мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Едва увидел он массу воды, как
в голове его уже утвердилась
мысль, что у него будет свое собственное море.
По примеру всех благопопечительных благоустроителей, он видел только одно: что
мысль, так долго зревшая
в его заскорузлой
голове, наконец осуществилась, что он подлинно обладает прямою линией и может маршировать по ней сколько угодно.
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои
мысли вольными полагают, что они у них
в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
С своей стороны, я предвижу возможность подать следующую
мысль: колет [Колет (франц.) — короткий мундир из белого сукна (
в кирасирских полках).] из серебряного глазета, сзади страусовые перья, спереди панцирь из кованого золота, штаны глазетовые же и на
голове литого золота шишак, увенчанный перьями.