Неточные совпадения
— Никакой!..
Да я бы и не дал ее: я как
был, есмь, так и останусь масоном! — отвечал Марфин.
Остроумно придумывая разные фигуры, он вместе с тем сейчас же принялся зубоскалить над Марфиным и его восторженным обожанием Людмилы, на что она не без досады возражала: «Ну,
да, влюблена, умираю от любви к нему!» — и в то же время взглядывала и на стоявшего у дверей Марфина, который, опершись на косяк, со сложенными, как Наполеон, накрест руками, и подняв, по своей манере, глаза вверх, весь
был погружен в какое-то созерцательное состояние; вылетавшие по временам из груди его вздохи говорили, что у него невесело на душе; по-видимому, его более всего возмущал часто раздававшийся громкий смех Ченцова, так как каждый раз Марфина при этом даже подергивало.
— Ну, полноте на сани сворачивать, — пожалели каурого!.. — подхватил Ченцов. — А это что такое? — воскликнул он потом, увидав на столе белые перчатки. — Это с дамской ручки?.. Вы, должно
быть, даму какую-нибудь с бала увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую,
да ту сенатор еще раньше вашего похитил.
—
Да уж не скроете!.. Теперь я видел, и если не расскажу об этом всему городу, не я
буду! — продолжал Ченцов.
Весьма естественно, что, при таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный, бывший гусарский офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими качествами, какой он собственно
был человек, Людмила нисколько не думала;
да если бы и думать стала, так не много бы поняла.
— Все равно, я сегодня видел эти перчатки,
да мне и самому когда-то даны
были такие, и я их тоже преподнес, только не одной женщине, а нескольким, которых уважал.
О, сколько беспокойств и хлопот причинил старушке этот вывоз дочерей: свежего, нового бального туалета у барышень не
было,
да и денег, чтобы сделать его, не обреталось; но привезти на такой блестящий бал, каковой предстоял у сенатора, молодых девушек в тех же платьях, в которых они являлись на нескольких балах,
было бы решительно невозможно, и бедная Юлия Матвеевна, совсем почти в истерике, объездила всех местных модисток, умоляя их сшить дочерям ее наряды в долг; при этом сопровождала ее одна лишь Сусанна, и не ради туалета для себя, а ради того, чтобы Юлия Матвеевна как-нибудь не умерла дорогой.
—
Да как же не грех, помилуйте! Мы бы его лучше
выпили, — продолжал Иван Дорофеев.
—
Да и теперь еще он там! Вчерася-тка, как тебя не
было дома, останавливался и кормил у нас ихний Антип Ильич, — вмешалась в разговор Парасковья, обращаясь более к мужу.
— Каст тут не существует никаких!.. — отвергнул Марфин. — Всякий может
быть сим избранным, и великий архитектор мира устроил только так, что ина слава солнцу, ина луне, ина звездам,
да и звезда от звезды различествует. Я, конечно, по гордости моей, сказал, что
буду аскетом, но вряд ли достигну того: лествица для меня на этом пути еще нескончаемая…
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по той причине, что, по отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным жить в большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что в Москве у них
будут небольшие комнаты,
да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
—
Да,
был! — подтвердил он.
Панночка в отчаянии и говорит ему: «Сними ты с себя портрет для меня, но пусти перед этим кровь и дай мне несколько капель ее; я их велю положить живописцу в краски, которыми
будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как ты!..» Офицер, конечно, —
да и кто бы из нас не готов
был сделать того, когда мы для женщин жизнью жертвуем? — исполнил, что она желала…
—
Да, подозрение, что этот старичок, должно
быть, обожатель самой адмиральши.
Да-с, — продолжал капитан, — я там не знаю, может
быть, в артиллерии, в инженерах, между штабными
есть образованные офицеры, но в армии их мало, и если
есть, то они совершенно не ценятся…
—
Да ту же пенсию вашу всю
будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она
была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно
было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки,
да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
Нового Палкинского трактира вовсе не существовало, и вообще около Песков и Лиговки
был полупустырь; о железноконной дороге и помину не
было,
да не
было еще и омнибусов; словом, огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему Петербургу, а на Невском и тем паче; ехали больше в каретах; вместо пролеток тогда
были дрожки, на которые мужчины садились верхом.
— А, то другое дело! — сказал с важностью Сергей Степаныч. — Даровитые художники у нас
есть, я не спорю, но оригинальных нет,
да не знаю, и
будут ли они!
—
Да, он
был когда-то и мой!.. — проговорил тем же суховатым тоном князь. — Но я всех этих господ давным-давно потерял из виду, и что они теперь делали, разве я знаю?
«
Да как же
было мне не рассердиться на Крапчика! — принялся он оправдывать себя. — Он явился тут пролазом, каким-то мелким чиновничьим честолюбцем… А я сам-то разве лучше его?.. Я хуже его: я злец, я нетерпяшка!.. Где ж мое духовное самовоспитание?.. Его нет ни на грош во мне!..»
—
Да, он карабинер и теперь уж майор! — продолжала Миропа Дмитриевна. — Он, бедный, последнее время
был чрезвычайно болен и умоляет вас посетить его. «Если бы, говорит, доктор мне позволил выходить, я бы, говорит, сию же минуту явился к Егору Егорычу засвидетельствовать мое уважение».
Да и воистину, по видимой прямизне его и по способности продолжаться до бесконечности, он
есть линия; но поставляю и антитезу сему положению: мы видим, что самый круг
есть собрание треугольников, которые все, по своей вещественной тройственности, трехсторонни и,
будучи приведены в союз их с центром, представляют нам совершеннейшую идею о нашей невещественной четверице».
—
Да, я это знаю, — продолжала та, — и говорю только, что эти цифры
были роковые для меня в моей жизни.
—
Да, эта высылка его произошла при мне, когда я в последний раз
был в Петербурге.
—
Да, — сказал с сильным ударением Сверстов, — и так как масонкой может
быть только жена масона, то вы и должны жениться на Сусанне!
—
Да, и очень распространенна» между простым народом, но меня удивляет тут одно, что мужикам позволяют
быть хлыстам «, а дворянам нет, потому что этот больной сослан сюда.
—
Да потому, — сказала она, слегка улыбаясь, — что если мне нельзя
быть масонкой, так хоть бы хлыстовкой сделаться.
— Напротив, весьма возможно,
да вы уж и начали ею
быть!.. Продолжайте с тем же рвением, какое теперь у вас, учиться, молитесь, думайте, читайте указанные вам книги и потом выйдите замуж за масона!
Внутри город
был довольно грязен: в нем всего только одна церковь высилась и белелась,
да белелись еще, пожалуй, каменные присутственные места; лавки же
были хоть и новые, но деревянные, и для приезжающих в городе не имелось никаких удобств, кроме единственного постоялого двора с небольшим числом комнаток вроде номеров и с огромным крытым двором для лошадей.
—
Да, и аскетов, конечно, надо
было упомянуть! — сказал Мартын Степаныч.
—
Да,
есть разные способы приближения к себе бога!
Таким образом в самое телесное общение можем мы провести и чрез него осуществить восстановленный во Христе союз бога с натурою, если только внешнее единение
будет для нас не целью и не первым побуждением, а лишь крайним выражением и последним довершением того внутреннего духовного единства, про которое сам господь сказал: «что бог соединил, человек
да не разлучает».
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет
да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что в православную церковь она не ходила, а когда он приходил в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли
быть такие светлые личности.
—
Да, если вам
будет не затруднительно, — проговорил вежливо управляющий.
Одно, что они не знакомились ни с кем из соседей,
да, признаться сказать, и не с кем
было, потому что близко от них никого не жило из помещиков; знакомиться же с чиновниками уездного города Катрин не хотела, так как они ее нисколько не интересовали, а сверх того очень возможно, что в их кругу могла найтись какая-нибудь хорошенькая дама, за которой ее Валерьян, пожалуй, приволокнется.
—
Да, действительно, — отвечал на этот раз уже прямо Ченцов,
выпивая стакан вина, — Людмила
была единственная женщина, в любви которой для меня существовал настоящий рай!
С дворовыми и крестьянами он
был добр и мягок до глупости, хоть в то же время не щадил целомудрия разных молодых девушек и женщин,
да те, впрочем, и сами
были рады тому: очень он им нравился своей молодцеватостью и своим залихватским удальством.
— Да-с, это
был полячок настоящий, с гонором и с душой! — сказал он.
Она
была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может
быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика;
да мужа, впрочем, у нее и не
было, — он целые годы жил в Петербурге и не сходил оттуда.
Я докладывал и покойному вашему родителю и нынешнему господину управляющему жаловался, — от всех одни ответы
были: «Что ж, говорят, если он оброк и подушные оплачивает, как же и за что ж его задерживать?..» — «
Да помилуйте, говорю, при чем же мы тут, родители его?
Затем продолжалось молчание, прервать которое Катрин как будто бы
было неловко,
да и Тулузов тоже точно бы не решался и держал свои глаза обращенными в сторону.
—
Да, непременно, а то я, откровенно вам говорю, без вас
буду каждую минуту думать, что муж ко мне нагрянет.
—
Была, я, сударыня, нынешним летом у Егора Егорыча Марфина, — супруга у них теперича молодая, — им доложили обо мне, она позвала меня к себе в комнату,
напоила, накормила меня и говорит мне: «Вы бы, старушка, в баню сходили, и имеете ли вы рубашку чистую?» — «Нету, говорю, сударыня,
была у меня всего одна смена,
да и ту своя же братья, богомолки, украли».
—
Да, в наш губернский город непременно, чтобы видеться с директором гимназии, а может
быть, и в Петербург придется съездить.
—
Да того именно, что Егор Егорыч мне еще в Москву прислал несколько масонских книг, а также и трактат о самовоспитании, рукописный и, надо
быть, его собственного сочинения. Я прочел этот трактат раз десять… Кое-что понял в нем, а другое пришлось совершенно не по зубам.
—
Да, то
есть в одном очень дружественном кружке…
—
Да, — отвечал Егор Егорыч, — и вот поэтому я так и жаждал вас скорей видеть!.. Сегодня ночью я думал, что жив не останусь, а между тем на мне лежит главнейшее дело моей жизни, не совершив которого я умру неспокойно!.. Я еще прежде вам говорил, что жена моя, по своим мыслям и по своим действиям, давно масонка!.. Но ни она, ни я не желаем ограничиваться этим и хотим, чтобы она
была принята в ложу!..
— В Европе не утверждаю, чтобы оно
было знаменательно, но у нас —
да! — оно если не обширно, то весьма прочно распространилось, что доказывается тем, что все московские масоны — мартинисты!
Тот сел; руки у него при этом ходили ходенем,
да и не мудрено: Аггей Никитич, раздосадованный тем, что
был прерван в своих размышлениях о Беме, представлял собою весьма грозную фигуру. Несмотря на то, однако, робкий почтмейстер, что бы там ни произошло из того, решился прибегнуть к средству, которое по большей части укрощает начальствующих лиц и делает их более добрыми.
«Я, Сусанна Николаевна Марфина, обещаюсь и клянусь перед всемогущим строителем вселенной и перед собранными здесь членами сей достопочтенной ложи в том, что я с ненарушимою верностью
буду употреблять все мои способности и усердие для пользы, благоденствия и процветания оной, наблюдать за исполнением законов, порядком и правильностью работ и согласием членов сей ложи между собою, одушевляясь искреннейшею к ним любовью.
Да поможет мне в сем господь бог и его милосердие. Аминь!»