Неточные совпадения
— Это вздор-с вы говорите! — забормотал он. — Я
знаю и исполняю правила масонов
не хуже вашего! Я
не болтун, но перед государем моим я счел бы себя за подлеца говорить неправду или даже скрывать что-нибудь от него.
— Вы далеко
не все слышали, далеко, что я, например,
знаю про этих господ, сталкиваясь с ними, по моему положению, на каждом шагу, — подзадоривал его еще более губернский предводитель.
— Это черт
знает что такое! — почти кричал он. — Наши балы устраиваются
не для их кошачьих свиданий!.. Это пощечина всему обществу.
— А я вот до сих пор
не знаю моего темперамента, — перебила его Людмила.
— В чем же они состоят? Скажите!.. Я
знаю, что вы наблюдали за мной!.. — произнесла
не без некоторого кокетства Людмила.
— А скажите, что вот это такое? — заговорила она с ним ласковым голосом. — Я иногда, когда смотрюсь в зеркало, вдруг точно
не узнаю себя и спрашиваю: кто же это там, — я или
не я? И так мне сделается страшно, что я убегу от зеркала и целый день уж больше
не загляну в него.
Про Антипа Ильича все
знали, что аккуратности, кротости и богомолья он был примерного и, состоя тоже вместе с барином в масонстве, носил в оном звание титулярного члена [То есть члена, который
не в состоянии был платить денежных повинностей.
— Эх, какой вы, право!.. — снова воскликнул Ченцов. — Самого настоящего и хорошего вы и
не узнали!.. Если бы меня масоны научили делать золото, я бы какие угодно им готов был совершить подвиги и произвести в себе внутреннее обновление.
Успокоившись на сем решении, он мыслями своими обратился на более приятный и отрадный предмет: в далеко еще
не остывшем сердце его, как мы
знаем, жила любовь к Людмиле, старшей дочери адмиральши.
— Зачем? И пешком дойду, — возразил было Антип Ильич,
зная, что барин очень скуп на лошадей; но на этот раз вышло
не то.
Егору Егорычу очень хотелось поскорее
узнать, что велит ему сказать Людмила, и у него даже была маленькая надежда,
не напишет ли она ему письмо.
— Этого я
не знаю-с! — доложил Антип Ильич.
— Как же ты
не знаешь?.. Как тебе
не стыдно это?!. — заговорил он гневным и плачевным голосом. — Добро бы ты был какой-нибудь мальчик ветреный, но ты человек умный, аккуратный, а главного
не узнал!
— Это, виноват,
не догадался! — отвечал Антип Ильич, видимо, смущенный. — Если прикажете, я опять сейчас съезжу и
узнаю.
Антип Ильич решительно недоумевал, почему барин так разгневался и отчего тут бог
знает что могут подумать. Егор Егорыч с своей стороны также
не знал, что ему предпринять. К счастию, вошел кучер.
— Ты
не знаешь ли, куда уехала старая адмиральша? — попытался его спросить Антип Ильич.
— Это я
знаю, — подхватил тот уклончиво, — но при этом я наслышан и о вашей полной независимости от чужих мнений: вы никогда и никому
не бываете вполне подчинены!.. Такова, pardon, об вас общая молва.
— Крикун же вы! — заметил он. — И чего же вы будете еще требовать от Петербурга, — я
не понимаю!.. Из Петербурга меня прислали ревизовать вашу губернию и будут, конечно, ожидать результатов моей ревизии, которых пока никто и
не знает, ни даже я сам.
У Марфина вертелось на языке сказать: «
Не хитрите, граф, вы
знаете хорошо, каковы бы должны быть результаты вашей ревизии; но вы опутаны грехом; вы, к стыду вашему, сблизились с племянницей губернатора, и вам уже нельзя быть между им и губернией судьей беспристрастным и справедливым!..»
— Извольте, извольте!.. —
не выдержал долее граф. — Я для вас готов быть у старика… Он, я
знаю,
не так виноват, как говорят про него враги его.
— Но где ж мы
узнаем эти дела?
Не таскаться же по всем канцеляриям!.. Мы, слава богу,
не французские стряпчие.
От последней мысли своей губернский предводитель даже в лице расцвел, но Марфин продолжал хмуриться и сердиться. Дело в том, что вся эта предлагаемая Крапчиком система выжидания и подглядывания за сенатором претила Марфину, и
не столько по исповедуемой им религии масонства, в которой он
знал, что подобные приемы допускались, сколько по врожденным ему нравственным инстинктам: Егор Егорыч любил действовать лишь прямо и открыто.
— А вот вы на что играли, я
не знаю! — присовокупил он.
Как бы
не зная, что ему предпринять, он тоже вышел в маленькую гостиную и отнесся к дочери...
— Ах, я
не знаю, что вы способны со мною сделать!.. — Я с женщинами обыкновенно делаю то, что они сами желают! — возразил Ченцов.
— Я
знаю, что похожа, но
не боюсь вас!..
Катрин проводила его до дверей передней, где справилась, есть ли у него лошадь, и когда
узнала, что есть, то прошла в свою светлицу наверх, но заснуть долго
не могла: очень уж ее сначала рассердил и огорчил Ченцов, а потом как будто бы и порадовал!..
— Черт
знает что такое: душа неповинная!.. — воскликнул Ченцов. — А у меня так вот душа
не невинная, а винная!
Знаю, великий учитель, что везде; но только
не близ Вас,
не в Вашем Вифлееме,
не в Вашей больнице, в которую я просил бы Вас взять меня в качестве доктора.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо
знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа
не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то, бога ради, и
не делал бы того.
— Я вам
не писала долго… потому это… что ничего и
не знала… Людмила такая… сделалась последнее время… нелюдимка и странная!
— Ужасно больна! — сказала Людмила. — Я
не знаю, что такое со мною: у меня головокружение… я ничего есть
не могу…
Припугнул,
знаете, его немножко, а то корова-то уж очень дойная: пожалуй, все бы закуплены были,
не выключая даже самого губернатора!..
— Но я, ваше преосвященство, говоря откровенно, даже
не знаю хорошенько, в чем и сама-то христовщина состоит, а между тем бы интересно было это для меня, — извините моей глупой любознательности.
— То-то-с, нынче, кажется, это невозможно, — проговорил губернский предводитель, — я вот даже слышал, что у этого именно хлыста Ермолаева в доме бывали радения, на которые собиралось народу человек по сту; но чтобы происходили там подобные зверства — никто
не рассказывает, хотя, конечно, и то надобно сказать, что ворота и ставни в его большущем доме, когда к нему набирался народ, запирались, и что там творилось, никто из православных
не мог
знать.
— Чтобы я дал свое мнение, или заключение, — я уж
не знаю, как это назвать; и к вам точно такой же запрос будет, — отвечал, усмехаясь, Крапчик.
— Ваш вислоухий извозчик и погребец-то
не знает что такое!.. Рылся-рылся я в санях-то… — проговорил он, ставя на стол погребец, обитый оленьей шкуркой и жестяными полосами.
— Благодарим за то! — ответил тот, проглотив залпом наперсткоподобную рюмочку; но Сверстов тянул шнапс медленно, как бы желая продлить свое наслаждение: он
знал, что gnadige Frau
не даст ему много этого блага.
От всех этих картин на душе у Сверстова становилось необыкновенно светло и весело: он был истый великорусе; но gnadige Frau, конечно, ничем этим
не интересовалась, тем более, что ее занимала и отчасти тревожила мысль о том, как их встретит Марфин, которого она так мало
знала…
Не помня себя, он выскочил из кибитки и начал взбираться по знакомой ему лестнице, прошел потом залу, гостиную, диванную посреди совершенного мрака и, никого
не встречая, прямо направился к спальне, в которой Егор Егорыч сидел один-одинехонек; при появлении Сверстова он тотчас
узнал его и, вскочив с своего кресла, воскликнул.
Это gnadige Frau
не понравилось, и она даже заподозрила тут Егора Егорыча кое в чем, так как
знала множество примеров, что русские помещики, сколько на вид ни казались они добрыми и благородными, но с своими крепостными горничными часто бывают в неприличных и гадких отношениях.
— Дурно тут поступила
не девица, а я!.. — возразил Марфин. — Я должен был
знать, — продолжал он с ударением на каждом слове, — что брак мне
не приличествует ни по моим летам, ни по моим склонностям, и в слабое оправдание могу сказать лишь то, что меня
не чувственные потребности влекли к браку, а более высшие: я хотел иметь жену-масонку.
— Э, полноте, пожалуйста, так говорить… Я, наконец,
не узнаю в вас нашего спокойного и мудрого наставника!..
— Что ж, вы боитесь, что ли, за себя?.. Я опять вас
не узнаю!
— Ты
не заговаривайся так! — остановил его вдруг Марфин. — Я
знаю, ты
не читал ни одного из наших аскетов: ни Иоанна Лествичника [Иоанн Лествичник (ум. в 649 или 650 г.) — греческий религиозный писатель, автор «Лествицы».], ни Нила Сорского [Нил Сорский (ок. 1433—1508) — русский публицист и церковно-политический деятель, глава «Заволжских старцев».]…
— Да, а пока удержи твой язык хулить то, чего ты
не знаешь!.. — поучал его тот.
— Но форму их жизни я
знаю, и она меня возмущает! — отстаивал себя доктор. — Вы вообразите, что бы было, если б все люди обратились в аскетов?.. Род человеческий должен был бы прекратиться!.. Никто б ничего
не делал, потому что все бы занимались богомыслием.
— Как, сударь,
не узнать, — отвечал тот добрым голосом, и оба они обнялись и поцеловались, но
не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово барину своему и гостю, ушел.
—
Знаю, что
не ничтожен, но мне-то он
не по моему душевному настроению, — ответил тот с тоской в голосе.