Неточные совпадения
— Да как же
не грех,
помилуйте! Мы бы его лучше выпили, — продолжал Иван Дорофеев.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты
милует,
не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
Службы в это время нигде
не было, и я так усердно молилась, что даже перезабыла все молитвы и только повторяла: «Господи,
помилуй!
Егора Егорыча несказанно поразило это письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил смысл письма: Сусанна до того домолилась, что могла только повторять: «Господи,
помилуй!». «Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну», — сказал он сам себе и,
не откладывая времени, сел за письмо к Сусанне, которое вылилось у него экспромтом и было такого содержания...
— Ах,
помилуйте, ничего, я
не девушка! — отозвалась она, держа, впрочем, глаза потупленными.
— Ваше превосходительство, мы люди бедные, — продолжал кузнец, — а чужим господам тоже соблазнять
не дозволено девушек, коли нет на то согласия от родителей, а я как же,
помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне гривны какой-нибудь за то
не выпало.
— Непременно! — сказала Катрин, с одной стороны, с удовольствием подумавшая, что Аксинья
не утопилась от ее бесчеловечного распоряжения, а с другой — это мучительно отозвалось на чувстве ревности Катрин. «Таким образом, — думала она, — эта тварь совершенно заменяет теперь меня Валерьяну и, может быть, даже
милей ему, чем когда-либо я была!» Но тут уж в Катрин заговорило самолюбие.
—
Милый друг, позвольте мне поправить мою погрешность, что я так неосторожно рассказал вам о племяннике, который, может быть, нисколько
не виноват, и
не удерживайте меня от немедленного отъезда в Петербург.
— Мой
милый друг, — произнес Егор Егорыч, опять-таки
не выдержавший своей роли, — приблизьтесь ко мне!
— Как же
не понять,
помилуйте!
Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь вопрос, как в этом случае действовать в вашу пользу?.. Когда по начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду в клуб и буду говорить тому, другому, пятому, десятому; а кто их знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй, только хлопать ушами… Я даже
не знаю, когда и баллотировка наступит?..
«Вы, говорит, мои
милые,
не осудите меня, что я за Василия Иваныча выхожу, он теперь уж дворянин и скоро будет генерал.
— Мамаша,
милая, голубушка,
не усылай нас! Позволь нам здесь остаться!
—
Помилуйте, — говорил он, — этот наш европеец, генерал-губернатор, помимо комитета входит в стачку с кабацким аферистом, который нагло является к нам и объявляет, что он прокормит Москву, а
не мы!
— Если ты хочешь, то произошло, — начала она тихо, — но посуди ты мое положение: Углаков, я
не спорю, очень
милый, добрый, умный мальчик, и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять… говорит мне, разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может
не понравиться Егору Егорычу, которому я, конечно, говорю, что у нас был Углаков; и раз я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился…
— Ах, барин, барин!..
Не ты бы говорил,
не я бы слушала! — воскликнула вдруг восседавшая на месте хозяйки Аграфена Васильевна. — Кто больше твоего огладывал Аркашу?.. Ты вот говоришь, что он там
милый и размилый, а тебе, я знаю, ничего, что он сидит теперь в тюрьме.
—
Милый юноша, — сказал Егор Егорыч Пьеру, — несчастная Лябьева желает повидаться с мужем… Я сижу совсем больной…
Не можете ли вы, посоветовавшись с отцом, выхлопотать на это разрешение?
Это,
милый друг, я знаю по себе: нас ведь батьки и матки и весь, почесть, табор лелеют и холят, как скотину перед праздником, чтобы отдать на убой барину богатому али, пожалуй, как нынче вот стало, купцу, а мне того до смерти
не хотелось, и полюбился мне тут один чиновничек молоденький; на гитаре, я тебе говорю, он играл хоть бы нашим запевалам впору и все ходил в наш, знаешь, трактир, в Грузинах…
— Нет, нет, и того
не делайте! — воскликнула Сусанна Николаевна. — Это тоже сведет меня в могилу и вместе с тем уморит и мужа… Но вы вот что… если уж вы такой
милый и добрый, вы покиньте меня, уезжайте в Петербург, развлекитесь там!.. Полюбите другую женщину, а таких найдется много, потому что вы достойны быть любимым!
Аграфена Васильевна, по искаженному выражению лица
милого ее чертенка, догадалась, что с ним что-то неладное происходит, и первое ей пришло в голову, что уж
не засужден ли Лябьев.
— Попить, ничего, попей!.. Вино куражит человека!.. Помни одно, что вы с Сусанной Николаевной
не перестарки какие, почесть еще сосунцы, а старичок ее
не век же станет жить, может, скоро уберется, и женишься ты тогда на своей
милой Сусаннушке, и пойдет промеж вас дело настоящее.
— Государь, я знаю, что милостив, — закричал на это Марфин, — но, по пословице: «Царь жалует, да псарь
не жалует», под ним-то стоящим
милее Тулузовы и кабатчики!
— Диету вам, мой
милый, надобно держать: есть меньше, вина
не пить! — сказал он, обращаясь к Пьеру.
— Александр Яковлич пишет, что нежно любимый им Пьер возвратился в Москву и страдает грудью, а еще более того меланхолией, и что врачи ему предписывают провести нынешнее лето непременно в деревне, но их усадьба с весьма дурным климатом; да и живя в сообществе одной только матери, Пьер, конечно, будет скучать, а потому Александр Яковлич просит,
не позволим ли мы его
милому повесе приехать к нам погостить месяца на два, что, конечно, мы позволим ему с великою готовностью.
Все, разумеется, изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель прислал откупщику мало что разрешение от Кавинина, но благодарность, что для своего
милого удовольствия они избрали его садик, в который Рамзаев
не замедлил отправить всякого рода яства и пития с приказанием устроить на самом красивом месте сада две платформы: одну для танцующих, а другую для музыкантов и хора певцов, а также развесить по главным аллеям бумажные фонарики и шкалики из разноцветного стекла для иллюминации.
Собственно, дорогой путники
не были особенно утомлены, так как проехали всего только несколько
миль от Гарца, по которому Егор Егорыч, в воспоминание своих прежних юношеских поездок в эти горы, провез Сусанну Николаевну, а потом прибыл с нею в Геттинген, желая показать Сусанне Николаевне университетский город; кроме того, она и сама, так много слышавшая от gnadige Frau о Геттингене, хотела побывать в нем.
— Да помилуйте-с, — урезонивал его тот, — что же мне врать? Коли мне
не верите, извольте спросить Катерину Петровну!
— Вот это прелестно,
милей всего! — продолжала восклицать Екатерина Петровна, имевшая то свойство, что когда она разрывала свои любовные связи, то обыкновенно утрачивала о предметах своей страсти всякое хоть сколько-нибудь доброе воспоминание и, кроме злобы, ничего
не чувствовала в отношении их.
— Но,
милая Муза, — воскликнула Сусанна Николаевна, — неужели ты
не понимаешь, что
не Егор Егорыч виноват передо мной, а я уморила его тем, что на его глазах увлекалась разными господами?!