Неточные совпадения
— Стало
быть, мне правду говорили, что он пленился этой госпожой? —
спросил Марфин губернского предводителя.
«Злодей, —
спрашивает она, — за что?..» — «А за то, говорит, что я вот теперь тысячу женщин видел, и ты всех их хуже и гаже!» Мила она ему
была?
— Где Людмила танцует? —
спросила она, не надеясь на собственные усилия, усевшуюся рядом с ней даму, вся и все, должно
быть, хорошо видевшую.
— А вам не жаль его
будет? —
спросил Ченцов.
— Я давно вас, дядя; хотел
спросить, действительно ли великий плут и шарлатан Калиостро [Калиостро Алессандро (настоящее имя Джузеппе Бальзамо, 1743—1795) — знаменитый авантюрист.]
был из масонов?
— Стало
быть, вы объяснялись с ним о чем-нибудь? —
спросил губернский предводитель со свойственным ему в известных случаях любопытством.
Если бы кто
спросил, в чем собственно состоял гений Крапчика, то можно безошибочно отвечать, что,
будучи, как большая часть полувосточных человеков, от природы зол, честолюбив, умен внешним образом, без всяких о чем бы то ни
было твердых личных убеждений.
Он сам, не менее франтовато одетый и более всех молодцеватый и видный,
был с ними со всеми на «ты», называя их несколько покровительственным тоном «архивными юношами», причем те,
будучи чистокровными петербуржцами,
спрашивали его...
— У вас дамой-хозяйкой
будет Лукерья Семеновна (имя Клавской)? —
спросил ему в ответ Ченцов, будто бы бывший ужасно этим беспокоим.
— Но в прошении упомянуто этим — извините вы меня — мерзавцем хлыстом и об архиерее здешнем!.. И у того, может
быть, вы
будете спрашивать мнения? — проговорил не без насмешки Крапчик и вместе с тем кидая сердитые взгляды на правителя дел.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не
было в церкви, он, не достояв службы, послал своего гайдука в покой ко владыке
спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— Самоварчик прикажете? —
спросил вошедший за ними Иван Дорофеев: у него одного во всей деревне только и
был самовар.
— Нет, брат, мы кофей
пьем!
Спроси там у извозчика погребец наш и принеси его сюда! — сказал ему доктор.
— А девочка не
выпьет ли кофею? —
спросила gnadige Frau, желавшая обласкать более женскую половину и видевшая, что в кофейнике оставалось еще жидкости.
Вознамерившись последнее обстоятельство разузнать поподробнее, Крапчик решил мысленно, что обо все этом пока нечего много беспокоиться; но между тем прошел день, два, три, Катрин все сидела у себя наверху и не сходила вниз ни чай
пить, ни обедать, так что Крапчик
спросил, наконец, ее горничную: «Что такое с барышней?» Та отвечала, что барышня больна.
Муза повиновалась ему и стала
было играть, но Марфин недолго слушал ее и, усевшись на ближайший к фортепьяно стул,
спросил...
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно
спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба
были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна
была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
— Вы
были у адмиральши? —
спросила она, почти загораживая дорогу Ченцову.
— Всего один раз, и когда я его
спросила, что он, вероятно, часто
будет бывать у своих знакомых, так он сказал: «Нет, я скоро уезжаю из Москвы!», и как я полагаю, что тут точно что роман, но роман, должно
быть, несчастный.
— Вы
были у Рыжовых? —
спросила она, еще прежде видевши, что капитан вошел к ней на дворик и прошел, как безошибочно предположила Миропа Дмитриевна, к ее жильцам, чем тоже она
была немало удивлена.
Потом, что и с ней самой
будет и что
будет с ее бедным ребенком?» —
спрашивала она себя мысленно, и дыхание у нее захватывалось, горло истерически сжималось; наконец все эти мучения разрешились тем, что Людмила принялась рыдать.
«Имею удовольствие препроводить Вам при сем жития святых и книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Читайте все сие со вниманием: тут Вы найдете вехи, поставленные нам на пути к будущей жизни, о которой Вы теперь болеете Вашей юной душой. Еще посылаю Вам книгу, на русском языке, Сен-Мартена об истине и заблуждениях. Перевод очень верный. Если что
будет затруднять Вас в понимании,
спрашивайте меня. Может
быть, при моей душевной готовности помогать Вам, я и сумею растолковать».
— Василий Дмитрич
был на этом собрании? —
спросил Егор Егорыч.
—
Будут!.. Об этом не следует ни себя, ни других
спрашивать, а надобно верить в это!.. — бормотал Егор Егорыч.
— И вам, без сомнения, легче после того
было? —
спросил Егор Егорыч.
— Что это такое, скажите вы мне, — говорила она с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе и не
суть простые машины, и когда
спросят у меня: какая же разница между их началами действий и началом, находящимся в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
— Но какая же собственно это секта
была и в чем она состояла? —
спросил доктор.
Ченцов, прежде всего, по натуре своей
был великодушен: на дуэли, которую он имел с человеком, соблазнившим его первую жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что имел право стрелять в своего врага на десяти шагах; но Ченцов не сделал того, а
спросил противника, даст ли он клятву всю жизнь не покидать отнятой им у него женщины.
— Это по-польски значит: неловкий, — пояснил ей Аггей Никитич, — хотя Канарский
был очень ловкий человек, говорил по-русски, по-французски, по-немецки и беспрестанно то тут, то там появлялся, так что государь,
быв однажды в Вильне,
спросил тамошнего генерал-губернатора Долгорукова: «Что творится в вашем крае?» — «Все спокойно, говорит, ваше императорское величество!» — «Несмотря, говорит, на то, что здесь гостит Канарский?» — и показал генерал-губернатору полученную депешу об этом соколе из Парижа!
— Что же вы тут поделывали?.. Может
быть, я вам помешала? —
спросила она тоже грустным голосом.
— Но тебя, может
быть, беспокоит эта нахальная Маланья? —
спросил Ченцов.
— Какая же ему особенная милость господская
была? —
спросила Катрин с некоторым любопытством, так как она вовсе не считала ни себя, ни покойного отца своего особенно щедрыми и милостивыми к своим крепостным людям.
— А из кого семья Власия состоит? —
спросила Катрин; голос ее при этом
был какой-то странный.
«Но тогда, —
спрашивала себя Катрин, — откуда у Валерьяна могли появиться такие значительные деньги, на которые можно
было бы выстроить каменный дом?
Катрин довольно долго ждала его и переживала мучительнейшие минуты. «Что, если ей придется всю жизнь так жить с мужем?» — думалось ей, она любит его до сумасшествия, а он ее не любит нисколько и, кроме того, обманывает на каждом шагу. «Неужели же, —
спрашивала себя далее Катрин, — это чувство
будет в ней продолжаться вечно?» — «
Будет!» — ответила
было она на первых порах себе. «Нет, — отвергнула затем, — это невозможно, иначе я не перенесу и умру!»
— Поэтому и вы можете
быть таким жертвователем? —
спросила она.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно
спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими
было.
— Вы, может
быть, и самое место в почтамте получили по рекомендации Егора Егорыча? —
спросила она.
— Стало
быть, существуют такие кружки? —
спросил как бы все еще находившийся в сомнении Аггей Никитич.
— Женских, или, лучше сказать, смешанных, лож
было много!..
Спросите gnadige Frau, — она
была принята в одну из лож!
— Неужели оно может
быть открыто и мне? —
спросила с трепетом в голосе Сусанна Николаевна.
— Может
быть, случилось что-нибудь? —
спрашивал Сверстов, не могший понять, что бы такое могло произойти.
— А мне можно
будет вместе с вами
быть у мужа? —
спросила она.
— Но что вы разумеете под именем коллегии?.. То
есть наше депутатское дворянское собрание? —
спросил его с чувством оскорбленного достоинства губернский предводитель.
— А Егору Егорычу ты
будешь говорить об этом? —
спросила gnadige Frau.
— А что же вы изволите любить? —
спросил Лябьев, начав
есть биток, и вместе с тем велел половому подать двойную бутылку портеру.
— И что ж вам за это
было? —
спросила Лябьева.
— А нашей губернии угрожает голод?.. У нас тоже
был очень дурной урожай? —
спросила Сусанна Николаевна князя.
— Но что же я
буду петь? —
спросил ее Углаков.
— Говорят, хорошо очень идет «Аскольдова могила» [«Аскольдова могила» — опера А.Н.Верстовского (1799—1862).], и Бантышев в ней отлично
поет? —
спросила она затем.