Неточные совпадения
Егора Егорыча несказанно поразило это письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил
смысл письма: Сусанна до
того домолилась, что могла только повторять: «Господи, помилуй!». «Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну», — сказал он сам себе и, не откладывая времени, сел за письмо к Сусанне, которое вылилось у него экспромтом и было такого содержания...
— Не нужно
того!.. Пословица говорит: сытое брюхо к ученью глухо; а кроме
того, и в
смысле тела нашего нездорово!.. — поучал Егор Егорыч, желавший, кажется, прежде всего поумалить мяса в Аггее Никитиче и потом уже давать направление его нравственным заложениям.
— Это хорошо! — похвалил его Егор Егорыч и, помолчав немного, присовокупил: — Вместе с
тем также следует и женщин избегать в
смысле чувственном.
«Приступим теперь к доводам, почему число четыре есть число прямой линии: прежде всего скажу, что сие слово — прямая линия, принимаю здесь не в общепринятом
смысле, означающем
то протяжение, которое кажется глазам нашим ровною чертою, а яко начало токмо.
— Ты теперь помолчи! — остановила его gnadige Frau. — Я бы, Егор Егорыч, о Сусанне звука не позволила себе произнести, если бы я ее не узнала, как узнала в последнее время: это девушка религиозная, и религиозная в масонском
смысле, потому что глубоко вас уважает, — скажу даже более
того: она любит вас!
Та прочла их и слегка вспыхнула. Она, кажется, не вполне поняла
смысл стихотворения. Gnadige Frau заметила это и объяснила...
Так вы, ныне во Христе сочетавшиеся брат и сестра, когда слышали заповедь божию Адаму и Еве: «плодитеся, множитеся и населяйте землю»,
то заповедь сия, в плотском своем
смысле, не токмо язычниками, но и скотами бессловесными исполняемая, для вас, христиан, дважды рожденных, не плотское токмо должна содержать разумение.
Господин обер-пастор города Герлица Рихтер восстал на сочинение Бема, называемое «Аврора», за
то, что книга эта стяжала похвалы, а между
тем она была написана простым сапожником и о предметах, непонятных даже людям ученым, значит, толковала о нелепостях, отвергаемых здравым
смыслом, и господин пастор преследование свое довел до
того, что Бем был позван на суд в магистрат, книга была у него отобрана и ему запрещено было писать; но, разумеется, хоть и смиренный, но в
то же время боговдохновляемый Бем недолго повиновался
тому.
«Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо держаться в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о Ваших сомнениях суду; но пусть Аггей Никитич, имея в виду
то, что он сам открыл, начнет свои действия, а там на лето и я к Вам приеду на помощь. К подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы, в
смысле высшей морали, люди смелые».
Gnadige Frau не совсем уразумела
смысл последних слов отца Василия и отнесла это не к своей непонятливости, а к
тому, что собеседник ее был немного подшофэ.
— Но, конечно, если тут и любовь,
то в самом благородном
смысле, — поспешила добавить gnadige Frau.
В
смысле бескорыстия и прирожденной честности Аггей Никитич совершенно походил на Сверстова, с
тою лишь разницей, что доктор был неряхою в одежде, а Аггей Никитич очень любил пофрантить; но зато Сверстов расходовался на водку и на съедомое, Аггей же Никитич мог есть что угодно и сколько угодно: много и мало!
Блаженствуя от мысли, что сопровождает барина, Антип Ильич в
то же время страдал в
смысле пищи, ибо он уже около трех лет совершенно не ел мяса; но в Европе чем же ему оставалось питаться? Чаю не было, кофе он сам не пил, горячие все были мясные, — значит, только рыбкой, когда ее подавали к столу, картофелем и пирожными с чем-нибудь сладеньким, да и
те были ему не по вкусу, так как Антип Ильич был сластена великий, а варенья, подаваемые за табльдотом, были все какие-то кислые.
Из всего этого читатель видит, как мой мечтатель все ниже и ниже спускался в
смысле служебного долга; но этим еще не ограничилось: Аггей Никитич в этот же день по этому пути так шагнул, что сам потом не мог дать себе в
том ясного отчета.
Всю дорогу поручик старался выпытать у Аггея Никитича, что он дальше намерен предпринять; но
тот отмалчивался, так как действительно чувствовал, что с ним происходит что-то неладное в
смысле физическом и еще более
того в нравственном; он уже ясно предчувствовал, что все это глупое и оскорбительное для него событие прекратит его поэтическое существование, которым он так искренно наслаждался последнее время, и что затем для него настанет суровая и мрачная пора.
И снова, преданный безделью, // Томясь душевной пустотой, // Уселся он — с похвальной целью // Себе присвоить ум чужой; // Отрядом книг уставил полку, // Читал, читал, а всё без толку: // Там скука, там обман иль бред; // В том совести, в
том смысла нет; // На всех различные вериги; // И устарела старина, // И старым бредит новизна. // Как женщин, он оставил книги, // И полку, с пыльной их семьей, // Задернул траурной тафтой.
Неточные совпадения
Одним словом, произошло
то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к народам младенческим и в гражданском
смысле незрелым.
Глуповцы
тем быстрее поняли
смысл этого нового узаконения, что они издревле были приучены вырезывать часть своего пирога и приносить ее в дар.
Сверх
того, он уже потому чувствовал себя беззащитным перед демагогами, что последние, так сказать, считали его своим созданием и в этом
смысле действовали до крайности ловко.
Нет резона драться, но нет резона и не драться; в результате виднеется лишь печальная тавтология, [Тавтоло́гия — повторение
того же самого другими словами, ничего по
смыслу не прибавляющее, а потому лишнее.] в которой оплеуха объясняется оплеухою.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было
той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы
то ни было,
то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном
смысле было прочнее его.