Неточные совпадения
— Именно чудак, — подтвердил Петр Михайлыч, — не глупый бы
старик, богомольный, а все преставления света
боится… Я часто с ним прежде споривал: грех, говорю, искушать судьбы божий, надобно жить честно и праведно, а тут буди его святая воля…
Калинович только улыбался, слушая, как петушились два
старика, из которых про Петра Михайлыча мы знаем, какого он был строгого характера; что же касается городничего, то все его полицейские меры ограничивались криком и клюкой, которою зато он действовал отлично, так что этой клюки
боялись вряд ли не больше, чем его самого, как будто бы вся сила была в ней.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину.
Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
Впрочем, все эти хитрости доказывали только, что молодой парень, несмотря на свою опытность, шибко все-таки
боялся старика, хотя предосторожности были напрасны: он мог теперь безбоязненно, безгрозно исчезать по ночам.
Неточные совпадения
Сына своего она любила и
боялась несказанно; управление имением предоставила Василию Ивановичу — и уже не входила ни во что: она охала, отмахивалась платком и от испуга подымала брови все выше и выше, как только ее
старик начинал толковать о предстоявших преобразованиях и о своих планах.
Все солдаты казались курносыми, стояли они, должно быть, давно, щеки у них синеватые от холода. Невольно явилась мысль, что такие плохонькие поставлены нарочно для того, чтоб люди не
боялись их. Люди и не
боялись, стоя почти грудь с грудью к солдатам, они посматривали на них снисходительно, с сожалением;
старик в полушубке и в меховой шапке с наушниками говорил взводному:
Вот посмотрите, этот напудренный
старик с стальным взглядом, — говорил он, указывая на портрет, висевший в простенке, — он был, говорят, строг даже к семейству, люди
боялись его взгляда…
Он помнит, как, после музыки, она всю дрожь наслаждения сосредоточивала в горячем поцелуе ему. Помнит, как она толковала ему картины: кто этот
старик с лирой, которого, немея, слушает гордый царь,
боясь пошевелиться, — кто эта женщина, которую кладут на плаху.
«У меня с рук не сходила, — вспоминал
старик, — бывало, и ходить учу, поставлю в уголок шага за три да и зову ее, а она-то ко мне колыхается через комнату, и не
боится, смеется, а добежит до меня, бросится и за шею обымет.