Неточные совпадения
— Что
делать, Петр Михайлыч! Позамешкался грешным
делом, — отвечал купец. — Что парнишко-то мой: как там у вас? — прибавлял он, уходя за прилавок.
— Я, ей-богу, ничего не
делал; спросите всех. Они на меня, известно, нападают. Мне сегодня нельзя:
день базарный; у тятеньки в лавке некому сидеть.
— Почти, — отвечал Калинович, — но
дело в том, что Пушкина нет уж в живых, — продолжал он с расстановкой, — хотя, судя по силе его таланта и по тому направлению, которое принял он в последних своих произведениях, он бы должен был
сделать многое.
— Ах, боже мой! Боже мой! — говорил Петр Михайлыч. — Какой вы молодой народ вспыльчивый! Не разобрав
дела, бабы слушать — нехорошо… нехорошо… — повторил он с досадою и ушел домой, где целый вечер сочинял к директору письмо, в котором, как прежний начальник, испрашивал милосердия Экзархатову и клялся, что тот уж никогда не
сделает в другой раз подобного проступка.
— Свои-то
дела он, знаемо, что
делает, наши-то только оставляет.
— Ах, какой ты странный! Зачем? Что ж мне
делать, если я не могу скрыть? Да и что скрывать? Все уж знают. Дядя на
днях говорил отцу, чтоб не принимать тебя.
Сначала она нацарапала на лоскутке бумажки страшными каракульками: «путыку шимпанзскова», а потом принялась будить спавшего на полатях Терку, которого Петр Михайлыч, по выключке его из службы, взял к себе почти Христа ради, потому что инвалид ничего не
делал, лежал упорно или на печи, или на полатях и воды даже не хотел подсобить принести кухарке, как та ни бранила его. В этот раз Палагее Евграфовне тоже немалого стоило труда растолкать Терку, а потом втолковать ему, в чем
дело.
— Да, — подхватил протяжно князь, — но
дело в том, что меня подталкивает
сделать его искреннее желание вам добра; я лучше рискую быть нескромным, чем промолчать.
— Это жаль, тем более, что сегодня был знаменательный для всех нас
день: я
сделал предложение Настасье Петровне и получил согласие.
— Нет, в Петербург я еду месяца на три. Что
делать?.. Как это ни грустно, но, по моим литературным
делам, необходимо.
— Коли злой человек, батюшка, найдет, так и тройку остановит. Хоть бы наше теперь
дело: едем путем-дорогой, а какую защиту можем
сделать? Ни оружия при себе не имеешь… оробеешь… а он, коли на то пошел, ему себя не жаль, по той причине, что в нем — не к ночи будь сказано — сам нечистой сидит.
— Под этими фактами, — начал он, — кроется весьма серьезное основание, а видимая неустойчивость — общая участь всякого народа, который социальные идеи не оставляет, как немцы, в кабинете, не перегоняет их сквозь реторту парламентских прений, как
делают это англичане, а сразу берет и, прикладывает их к
делу. Это общая участь! И за то уж им спасибо, что они с таким самоотвержением представляют из себя какой-то оселок, на котором пробуется мысль человеческая. Как это можно? Помилуйте!
Во время студенчества они жили на одной квартире, и если этот человек в самом
деле полный распорядитель при журнале, то все для него
сделает.
— Ошибки такого рода, — отвечал, не изменяя тона, Забоков, — я теперь удален от должности, предан суду.
Дело мое, по обсуждении в уголовной палате, поступило на решение правительствующего сената, и вдруг теперь министерство
делает распоряжение о производстве нового обо мне исследования и подвергает меня казематному заключению… На каком это основании сделано? — позвольте вас спросить.
Когда бы я убил человека, я бы, значит,
сделал преступление, влекущее за собой лишение всех прав состояния, а в
делах такого рода полиция действительно действует по горячим следам, невзирая ни на какое лицо: фельдмаршал я или подсудимый чиновник — ей все равно; а мои, милостивый государь, обвинения чисто чиновничьи; значит, они прямо следовали к общему обсуждению с таковыми же, о которых уже и производится
дело.
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его
сделать истинно христианское
дело — посетить его, больного, одинокого и скучающего.
— О боже мой! Но каким же образом можно отделить, особенно в
деле любви, душу от тела? Это как корни с землей: они ее переплетают, а она их облепляет, и я именно потому не позволяю себе переписки, чтоб не
делать девушке еще большего зла.
— Напротив! — возразил он. — У них, если хотите, есть анализ, и даже эта бесплодная логическая способность
делать посылки и заключения развита более, чем у кого-либо; но
дело в том, что единица уж очень крупна: всякое нечистое
дело, прикинутое к ней, покажется совершеннейшими пустяками, меньше нуля. Прощайте, однако, au revoir! — заключил Белавин.
— Я не буду смеяться, а посмотрю на вас, что вы, миротворцы, будете
делать, потому что эта ваша задача — наслаждаться каким-нибудь зернышком добра в куче хлама — у вас чисто придуманная, и на
деле вы никогда ее не исполняете, — отвечал Калинович и отправил записку.
— Все это прекрасно, что вы бывали, и, значит, я не дурно
сделал, что возобновил ваше знакомство; но
дело теперь в том, мой любезнейший… если уж начинать говорить об этом серьезно, то прежде всего мы должны быть совершенно откровенны друг с другом, и я прямо начну с того, что и я, и mademoiselle Полина очень хорошо знаем, что у вас теперь на руках женщина… каким же это образом?.. Сами согласитесь…
Условливается это, конечно, отчасти старым знакомством, родственными отношениями, участием моим во всех ихних
делах, наконец, установившеюся дружбой в такой мере, что ни один человек не приглянулся Полине без того, что б я не знал этого, и уж, конечно, она никогда не
сделает такой партии, которую бы я не опробовал; скажу даже больше: если б она, в отношении какого-нибудь человека, была ни то ни се, то и тут в моей власти подлить масла на огонь — так?
—
Делал: во-первых, толковал с одним господином о
делах, потом с другим, и с этим уж исключительно говорил об вас.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом
деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее
сделать столь важный шаг в жизни.
— Князь!.. — воскликнул старик со слезами на глазах. — Так я его понимаю: зеленеет теперь поле рожью, стеблями она, матушка, высокая, колосом тучная, васильки цветут, ветерок ими играет, запах от них разносит, сердце мужичка радуется; но пробежал конь степной, все это стоптал да смял, волок волоком
сделал: то и князь в нашем
деле, — так я его понимаю.
23 октября назначен был у баронессы большой бал собственно для молодых. Накануне этого
дня, поутру, Калинович сидел в своем богатом кабинете. Раздался звонок, и вслед за тем послышались в зале знакомые шаги князя. Калинович
сделал гримасу.
И неужели они не знают, что в жизни, для того чтоб
сделать хоть одно какое-нибудь доброе
дело, надобно совершить прежде тысячу подлостей?
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже свои действия, и не угодно ли будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы увидите просьб от казенных мужиков на разного рода злоупотребления ихнего начальства, и в то же время ничего невозможно
сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю, как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и, как я уже слышал, третий
день совершенно поселился в доме господина управляющего и изволит там с его супругой, что ли, заниматься музыкой.
На такого рода любезность вице-губернаторша также не осталась в долгу и, как ни устала с дороги, но
дня через два
сделала визит губернаторше, которая продержала ее по крайней мере часа два и, непременно заставивши пить кофе, умоляла ее, бога ради, быть осторожною в выборе знакомств и даже дала маленький реестр тем дамам, с которыми можно еще было сблизиться.
Старик даже заболел, придумывая с правителем канцелярии, как бы
сделать лучше; и так как своя рубашка все-таки ближе к телу, то положено было, не оглашая
дела, по каким-то будто бы секретно дошедшим сведениям причислить исправника к кандидатам на полицейские места.
Вице-губернатор всех их вызвал к себе и объявил, что если они не станут заниматься думскими
делами и не увеличат городских доходов, то выговоров он не будет
делать, а перепечатает их лавки, фабрики, заводы и целый год не даст им ни продать, ни купить на грош, и что простотой и незнанием они не смели бы отговариваться, потому что каждый из них такой умный плут, что все знает.
Каждый почти торжественный
день повеса этот и его лакей садились на воротные столбы, поджимали ноги, брали в рот огромные кольца и,
делая какие-то гримасы из носу, представляли довольно похоже львов.
— Нет, уж это, дяденька, шалишь! — возразил подрядчик, выворотив глаза. — Ему тоже откровенно
дело сказать, так, пожалуй, туда попадешь, куда черт и костей не занашивал, — вот как я понимаю его ехидность. А мы тоже маленько бережем себя; знаем, с кем и что говорить надо. Клещами ему из меня слова не вытащить: пускай
делает, как знает.
— Старик этот сознался уж, что только на
днях дал это свидетельство, и, наконец, — продолжал он, хватая себя за голову, — вы говорите, как женщина.
Сделать этого нельзя, не говоря уже о том, как безнравствен будет такой поступок!
— Она может многое
сделать… Она будет говорить, кричать везде, требовать, как о
деле вопиющем, а ты между прочим, так как Петербург не любит ни о чем даром беспокоиться, прибавь в письме, что, считая себя виновною в моем несчастии, готова половиной состояния пожертвовать для моего спасения.
— Я ничего не знаю, — ответил уклончиво молодой человек. — Вы знаете, следователь не имеет даже право
делать заключения в
деле, чтоб не спутать и не связать судебного места. Я говорю только факты.