«О мой ненаглядный муж! приникни ко мне головою своею! Зачем ты приголубливаешь к себе такие
черные думы», — подумала Катерина, да не посмела сказать. Горько ей было, повинной голове, принимать мужние ласки.
И припоминаешь, что и тогда мечты были грустны, и хоть и прежде было не лучше, но все как-то чувствуешь, что как будто и легче и покойнее было жить, что не было этой
черной думы, которая теперь привязалась ко мне; что не было этих угрызений совести, угрызений мрачных, угрюмых, которые ни днем, ни ночью теперь не дают покоя.
Но столько очарования озолотило лицо ее в эту минуту, таким страстным потоком чувства, такой невыносимой, неслыханной красотою задрожала каждая линия, каждый мускул его, что разом угасла
черная дума и замолкла чистая грусть в груди Ордынова.
И всё чаще и чаще она чувствовала к мужу дикую и холодную ненависть, возбуждавшую в ней
чёрные думы, и всё менее жалела она этого человека, три года тому назад так обогатившего её жизнь весёлым смехом, ласками, любовными речами.
Памятник Пушкина был и моей первой встречей с черным и белым: такой черный! такая белая! — и так как черный был явлен гигантом, а белый — комической фигуркой, и так как непременно нужно выбрать, я тогда же и навсегда выбрала черного, а не белого, черное, а не белое:
черную думу, черную долю, черную жизнь.
Неточные совпадения
Он, как водой студеною, // Больную напоил: // Обвеял буйну голову, // Рассеял
думы черные, // Рассудок воротил.
На берегу пустынных волн // Стоял он,
дум великих полн, // И вдаль глядел. Пред ним широко // Река неслася; бедный челн // По ней стремился одиноко. // По мшистым, топким берегам //
Чернели избы здесь и там, // Приют убогого чухонца; // И лес, неведомый лучам // В тумане спрятанного солнца, // Кругом шумел.
Думает господь большие
думы, // Смотрит вниз — внизу земля вертится, // Кубарем вертится
черный шарик, // Черт его железной цепью хлещет.
Угрюм колдун;
дума черная, как ночь, у него в голове.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются
черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его
думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность, на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и давили его своею массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые проходили перед его глазами, чего они достигали?