Неточные совпадения
С своей стороны Иван Петрович оказывал уважение к
моим летам и сердечно
был ко мне привержен.
— Вам
было странно, — продолжал он, — что я не требовал удовлетворения от этого пьяного сумасброда Р***. Вы согласитесь, что, имея право выбрать оружие, жизнь его
была в
моих руках, а
моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность одному
моему великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р***, не подвергая вовсе
моей жизни, то я б ни за что не простил его.
Любопытство
мое сильно
было возбуждено.
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском полку. Характер
мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это
было во мне страстию. В наше время буйство
было в моде: я
был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло.
Обольщенный
моею славою, он стал
было искать
моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился.
Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы
мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее
моих и которые, конечно, не в пример
были веселее: он шутил, а я злобствовал.
Мне должно
было стрелять первому, но волнение злобы во мне
было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел: противник
мой не соглашался.
Жизнь его наконец
была в
моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя бы одну тень беспокойства…
— Ах, милый
мой, — сказала графиня, — ради бога не рассказывай; мне страшно
будет слушать.
«Теперь уже поздно противиться судьбе
моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне
будет мучением и отрадою жизни
моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду…» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла
быть вашею женою…» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований…
Да, я знаю, я чувствую, что вы
были бы
моею, но — я несчастнейшее создание… я женат!»
— Боже
мой, боже
мой! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это
были вы! И вы не узнаете меня?
Не успел я расплатиться со старым
моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век
были знакомы.
Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может
быть, уже сменен; вероятно, Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме
моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.
А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил
моей Дуни, я ль не лелеял
моего дитяти; уж ей ли не
было житье?
Таков
был рассказ приятеля
моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы
были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни
было, они сильно тронули
мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…
Но всех более занята
была им дочь англомана
моего, Лиза (или Бетси, как звал ее обыкновенно Григорий Иванович).
— «Ну,
мой друг Акулина, непременно
буду в гости к твоему батюшке, к Василью-кузнецу».
Коли дома узнают, что я с барином в роще болтала наедине, то мне беда
будет; отец
мой, Василий-кузнец, прибьет меня до смерти».
Эти подробности, вообще, должны казаться приторными, итак, я пропущу их, сказав вкратце, что не прошло еще и двух месяцев, а
мой Алексей
был уже влюблен без памяти, и Лиза
была не равнодушнее, хотя и молчаливее его.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже
мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту.
Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Оробели? А в
моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Хлестаков. Я — признаюсь, это
моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы
были немножко ниже ростом, не правда ли?