Он просит сказать доброму своему Егору Антоновичу, что он совершенно ожил, читая незабвенные для него строки, которыми так неожиданно порадован был 10 сего месяца. Вы узнаете, что верный вам прежний Jeannot [Иванушка — семейное и лицейское прозвище Пущина.] все тот же; что он не охлажден тюрьмою, с тою же живостью чувствует, как и прежде, и сердцем отдохнул при мысли, что добрый его
старый директор с высот Уральских отыскивал отдаленное его жилище и думу о нем думал.
С последней почтой читал приказ об увольнении Егора Антоновича от редакции «Земледельческой газеты». Меня это огорчило, и я жду известия, с какой целью наш
старый директор прикомандирован к министерству имуществ. К нему будет от меня грамотка — сегодня не успею на лету, пользуюсь этим случаем.
Одним словом, ура Лицею старого чекана! Это был вечером тост при громком туше. Вся древность наша искренно разделила со мной благодарное чувство мое; оно сливалось необыкновенно приятно со звуками вашего фортепиано. Осушили бокалы за вас, добрые друзья, и за нашего
старого директора. Желали вам всего отрадного; эти желания были так задушевны, что они должны непременно совершиться.
Неточные совпадения
В последних днях прошлого месяца вечно юный ваш Jeannot получил доброе июльское письмо
старого своего
директора.
Изредка утешает меня
старый наш
директор необыкновенно милыми письмами.
Еще в
старые годы почтенный мой
директор часто говаривал мне: пожалуйста, не думай, а то наверное скажешь вздор!
Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим сестрам. Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира. Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими
старого чекана. Обними нашего
директора почтенного. Скоро буду к нему писать. Теперь не удастся. Фонвизины у меня — заранее не поболтал на бумаге, а при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося добрым гостям. Об них поговорю с Николаем.
Неточные совпадения
К обеду (всегда человека три обедали у Карениных) приехали:
старая кузина Алексея Александровича,
директор департамента с женой и один молодой человек, рекомендованный Алексею Александровичу на службе.
— В самом деле? Что ж
директор? — спросил Обломов дрожащим голосом. Ему, по
старой памяти, страшно стало.
Клубок пыли исчез. Я повернулся к городу. Он лежал в своей лощине, тихий, сонный и… ненавистный. Над ним носилась та же легкая пелена из пыли, дыма и тумана, местами сверкали клочки заросшего пруда, и
старый инвалид дремал в обычной позе, когда я проходил через заставу. Вдобавок, около пруда, на узкой деревянной кладочке, передо мной вдруг выросла огромная фигура Степана Яковлевича, ставшего уже
директором. Он посмотрел на меня с высоты своего роста и сказал сурово:
Посетил
старого товарища, гусара, — нынче
директором департамента служит. Живет таким барином, что даже и независтливый человек, пожалуй, позавидовал бы.
Теперь
директор академии, его
старый товарищ, доставил ему место субинспектора…