Неточные совпадения
Внезапу острый свист возникающего вдали ветра разгнал мой сон, и отягченным взорам моим представлялися сгущенные облака,
коих черная тяжесть, казалось, стремила их нам
на главу и падением устрашала.
Стряпчий казенных дел сделал
на меня донос, что я, избегая платежа казенной недоимки, дом продал, обманул гражданскую палату, назвавшись тем званием, в
коем я был, а не тем, в котором находился при покупке дома.
— Тогда, восстав от места моего, возлагал я различные знаки почестей
на предстоящих; отсутствующие забыты не были, но те,
кои приятным видом словам моим шли во сретение, имели большую во благодеяниях моих долю.
Они метали
на меня и друг
на друга искаженные взоры, в
коих господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть.
Я зрел пред собою единого знаменитого по словесам военачальника,
коего я отличными почтил знаками моего благоволения; я зрел ныне ясно, что все его отличное достоинство состояло в том только, что он пособием был в насыщении сладострастия своего начальника; и
на оказание мужества не было ему даже случая, ибо он издали не видал неприятеля.
Между тем как в кибитке моей лошадей переменяли, я захотел посетить высокую гору, близ Бронниц находящуюся,
на которой, сказывают, в древние времена до пришествия, думаю, славян, стоял храм, славившийся тогда издаваемыми в оном прорицаниями, для слышания
коих многие северные владельцы прихаживали.
На том месте, повествуют, где ныне стоит село Бронницы, стоял известный в северной древней истории город Холмоград. Ныне же
на месте славного древнего капища построена малая церковь.
Когда же я узрел, что вы в суждениях ваших вождаетесь рассудком, то предложил вам связь понятий, ведущих к познанию бога; уверен во внутренности сердца моего, что всещедрому отцу приятнее зрети две непорочные души, в
коих светильник познаний не предрассудком возжигается, но что они сами возносятся к начальному огню
на возгорение.
На таковой блуждения мысли воздвигли цари придворных истуканов,
кои, истинные феатральные божки, повинуются свистку или трещотке.
Я еду теперь в Петербург просить о издании ее в свет, ласкаяся, яко нежный отец своего дитяти, что ради последней причины, для
коей ее в Москве печатать не хотели, снисходительно воззрят
на первую.
Кровавым потом доставая
Плод,
кой я в пищу насадил,
С тобою крохи разделяя,
Своей натуги не щадил.
Тебе сокровищей всех мало!
На что ж, скажи, их недостало,
Что рубище с меня сорвал?
Дарить любимца, полна лести!
Жену, чуждающуся чести!
Иль злато богом ты признал?
—
На семнадцатом году возраста молодого моего барина отправлен был он и я в чужие краи с надзирателем,
коему предписано было меня почитать сопутником, а не слугою.
От приезду моего
на почтовый стан до того времени, как лошади вновь впряжены были в мою повозку, прошло по крайней мере целой час. Но повозки его превосходительства запряжены были не более как в четверть часа… и поскакали они
на крылех ветра. А мои клячи, хотя лучше казалися тех,
кои удостоилися везти превосходительную особу, но, не бояся гранодерского кнута, бежали посредственною рысью.
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях,
на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в
коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
К счастию, кадка с квасом,
на уксус похожим, и
на дворе баня, в
коей коли не парятся, то спит скотина.
Если здесь нет
на тебя суда, — но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но
коего развратный твой рассудок давно изгнал из своего жилища, из сердца твоего.
Сия тесная округа сведений,
кои он мог приобресть
на месте рождения своего, не могла усладить жаждущего духа, но паче возжгла в юноше непреодолимое к учению стремление.
Логика научила его рассуждать; математика — верные делать заключения и убеждаться единою очевидностию; метафизика преподала ему гадательные истины, ведущие часто к заблуждению; физика и химия, к
коим, может быть, ради изящности силы воображения прилежал отлично, ввели его в жертвенник природы и открыли ему ее таинства; металлургия и минералогия, яко последственницы предыдущих, привлекли
на себя его внимание; и деятельно хотел Ломоносов познать правила, в оных науках руководствующие.
Изобилие плодов и произведений понудило людей менять их
на таковые, в
коих был недостаток.
Сложение нераздельных частей слова производит склады,
кои опричь образовательного различия голоса различаются еще так называемыми ударениями,
на чем основывается стихосложение.
Но воззри: в пространном ристалище,
коего конца око не досязает, среди толпящейся многочисленности,
на возглавии, впереди всех, се врата отверзающ к ристалищу, — се ты.
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен,
на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Неточные совпадения
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «
Кои померли, — говорит летописец, —
кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили
на бригадиров двор.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили
на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек,
кои предерзостно законами именует, воздержался".
Первым действием в сем смысле должен быть суровый вид, от
коего обыватели мгновенно пали бы
на колени.
"Мудрые мира сего! — восклицает по этому поводу летописец, — прилежно о сем помыслите! и да не смущаются сердца ваши при взгляде
на шелепа и иные орудия, в
коих, по высокоумному мнению вашему, якобы сила и свет просвещения замыкаются!"
Но что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для
коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и
на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".