Неточные совпадения
— Что за пропасть,
я уже
сказал, что нет лошадей, — и, обернув голову одеялом, г. комиссар от
меня отворотился.
Вышел на двор, сыскал конюшню и нашел в оной лошадей до двадцати; хотя, правду
сказать, кости у них были видны, но
меня бы дотащили до следующего стана.
Он второпях вскочил и, не продрав еще глаз, спрашивал: — Кто приехал? не… — но опомнившись, увидя
меня,
сказал мне: — Видно, молодец, ты обык так обходиться с прежними ямщиками.
—
Сказав сие, поклонился
мне об руку и, вытянувшись прямо, стоял передо
мною с величайшим благоговением.
— Бог в помощь, —
сказал я, подошед к пахарю, которой, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду.
— Нет, барин,
я прямым крестом крещусь, —
сказал он, показывая
мне сложенные три перста.
Я рад был и сему зрелищу; соглядал величественные черты природы и не в чванство
скажу: что других устрашать начинало, то
меня веселило.
Вообрази, мой друг, наше положение; все, что
я ни
скажу, все слабо будет в отношении моего чувствия.
Скажу только тебе то, что
я прилежно молился богу.
— Он
мне отвечал с наивеличайшею холодностию, куря табак: —
Мне о том
сказали недавно, а тогда
я спал.
— И подлинно на сказку похоже; да как же сказке верить, —
сказала жена вполголоса, зевая ото сна, — поверю ли
я, что были Полкан, Бова или Соловей-разбойник.
— Ступай же, мой друг, и как скоро получишь, то возвращайся поспешно и нимало не медли;
я тебе
скажу спасибо не одно.
Он требовал лошадей без подорожной; и как многие повозчики, окружив его, с ним торговались, то он, не дожидаясь конца их торга,
сказал одному из них с нетерпением: — Запрягай поскорей,
я дам по четыре копейки на версту.
Он, подошед ко
мне и не снимая шляпы,
сказал: — Милостивый государь, снабдите чем ни есть человека несчастного.
—
Меня сие удивило чрезмерно, и
я не мог вытерпеть, чтоб ему не
сказать, что
я удивляюсь просьбе его о вспоможении, когда он не хотел торговаться о прогонах и давал против других вдвое.
—
Я вижу, —
сказал он
мне, — что в жизнь вашу поперечного вам ничего не встречалося.
—
Я вижу, —
сказал он
мне, — что вы имеете еще чувствительность, что обращение света и снискание собственной пользы не затворили вход ее в ваше сердце.
— Ты видишь, —
сказала она
мне, — что ты был слеп и слеп всесовершенно.
Вошедший почталион помешал продолжению нашей беседы.
Я успел семинаристу
сказать, что скоро желание его исполнится, что уже есть повеление о учреждении новых университетов, где науки будут преподаваться по его желанию. — Пора, государь мой, пора…
Сперва не хотел он на себя принять сего звания, но, помыслив несколько,
сказал он
мне: — Мой друг, какое обширное поле отверзается
мне на удовлетворение любезнейшей склонности моея души! какое упражнение для мягкосердия!
Не нашед способов спасти невинных убийц, в сердце моем оправданных,
я не хотел быть ни сообщником в их казни, ниже оной свидетелем; подал прошение об отставке и, получив ее, еду теперь оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния и услаждать мою скуку обхождением с друзьями. —
Сказав сие, мы рассталися и поехали всяк в свою сторону.
— Что ты делаешь? —
сказал он
мне.
Смотря иногда на большого моего сына и размышляя, что он скоро войдет в службу или, другими
сказать словами, что птичка вылетит из клетки, у
меня волосы дыбом становятся.
— Но,
скажут, обязаны вы
мне за учение и наставление.
Но если, младенцам вам сущим, находил
я, что уклонился от пути,
мною назначенного, устремляемы случайным ударением, тогда остановлял
я ваше шествие или, лучше
сказать, неприметно вводил в прежний путь, яко поток, оплоты прорывающий, искусною рукою обращается в свои берега.
— Если, барин, ты не шутишь, —
сказала мне Анюта, — то вот что
я тебе
скажу: у
меня отца нет, он умер уже года с два, есть матушка да маленькая сестра.
Поди, сударь, прочь от
меня, оставь бедную сироту, —
сказала Анюта, заплакав.
— Ах, барин, не стращай
меня, —
сказала Анюта, почти заплакав.
Я без дальних околичностей ей
сказал, что
я желаю, чтобы дочь ее была замужем за Иваном, и для того принес ей то, что надобно для отвлечения препятствия в сем деле.
Скажите вы
мне, мужья-старички, но
скажите по совести, стоите ли вы названия мужа?
Не то же ли
я вам могу
сказать о нем, что друг мой говорил
мне о произведениях Америки?
Но нередкий в справедливом негодовании своем
скажет нам: тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо
мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
«Не злому какому примеру тут следовано, — говорит Сенека, — его собственному» [Кассий Север, друг Лабиения, видя писания его в огне,
сказал: «Теперь
меня сжечь надлежит, ибо
я их наизусть знаю».
Но ни в Греции, ни в Риме, нигде примера не находим, чтобы избран был судия мысли, чтобы кто дерзнул
сказать: у
меня просите дозволения, если уста ваши отверзать хотите на велеречие; у нас клеймится разум, науки и просвещение, и все, что без нашего клейма явится в свет, объявляем заранее глупым, мерзким, негодным. Таковое постыдное изобретение предоставлено было христианскому священству, и ценсура была современна инквизиции.
— Возвратись, —
сказал я ему, — не будь свидетелем срамного позорища.
— Не могу сему
я верить, —
сказал мне мой друг, — невозможно, чтобы там, где мыслить и верить дозволяется всякому кто как хочет, столь постыдное существовало обыкновение.
— Не дивись, —
сказал я ему, — установление свободы в исповедании обидит одних попов и чернецов, да и те скорее пожелают приобрести себе овцу, нежели овцу во Христово стадо.
Если совет мой может что-либо сделать, то
я бы
сказал, что российское стихотворство, да и сам российский язык гораздо обогатились бы, если бы переводы стихотворных сочинений делали не всегда ямбами.
Все вышесказанное изрек пирной мой товарищ одним духом и с толикою поворотливостию языка, что
я не успел ничего ему
сказать на возражение, хотя много кой-чего имел на защищение ямбов и всех тех, которые ими писали.
Если вам не в тягость будет прочесть некоторые строфы, —
сказал он
мне, подавая бумагу.
Кровавым потом доставая
Плод, кой
я в пищу насадил,
С тобою крохи разделяя,
Своей натуги не щадил.
Тебе сокровищей всех мало!
На что ж,
скажи, их недостало,
Что рубище с
меня сорвал?
Дарить любимца, полна лести!
Жену, чуждающуся чести!
Иль злато богом ты признал?
— Вот и конец, —
сказал мне новомодной стихотворец.
Я очень тому порадовался и хотел было ему
сказать, может быть, неприятное на стихи его возражение, но колокольчик возвестил
мне, что в дороге складнее поспешать на почтовых клячах, нежели карабкаться на Пегаса, когда он с норовом.
— Если вы не поскучаете слышать моей повести, то
я вам
скажу, что
я родился в рабстве; сын дядьки моего бывшего господина.
Чему учили молодого боярина, тому учили и
меня, наставления нам во всем были одинаковы, и без хвастовства
скажу, что во многом
я лучше успел своего молодого господина.
Отправляя
меня, старой мой барин
сказал мне: — Надеюся, что ты возвратишься к утешению моему и своих родителей.
Первой вечер по свадьбе и следующий день, в которой
я ей представлен был супругом ее как его сотоварищ, она занята была обыкновенными заботами нового супружества; но ввечеру, когда при довольно многолюдном собрании пришли все к столу и сели за первый ужин у новобрачных и
я, по обыкновению моему, сел на моем месте на нижнем конце, то новая госпожа
сказала довольно громко своему мужу: если он хочет, чтоб она сидела за столом с гостями, то бы холопей за оной не сажал.
— Более
сказать я не мог, ибо по повелению госпожи моей отведен был на конюшню и сечен нещадно кошками.
— Мой ответ, —
сказал я ей, — вы слышали вчера, другого не имею.