Неточные совпадения
Ведь дело не в том, в какой форме совершается это примирение,
а в том, что оно, несмотря на форму, совершается до такой степени полно, что сам примиряющийся не замечает никакой фальши в своем положении!
Допустим, однако ж, что жизнь какого-нибудь простеца не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней.
Ведь простец — это незаметная тля, которую высший организм ежемгновенно давит ногой, даже не сознавая, что он что-нибудь давит! Пусть так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий закон борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще большую крепость,
а слабый без разговоров отметается за пределы жизни!
Допустим, что водка имеет притягивающую силу, но
ведь не сама же по себе,
а разве в качестве отуманивающего, одуряющего средства.
—
А Харин-то
ведь проиграл дело! — говорил один. — Что ты!
Двугривенный прояснил его мысли и вызвал в нем те лучшие инстинкты, которые склоняют человека понимать, что бытие лучше небытия,
а препровождение времени за закуской лучше, нежели препровождение времени в писании бесплодных протоколов, на которые еще бог весть каким оком взглянет Сквозник-Дмухановский (за полтинник
ведь и он во всякое время готов сделаться другом дома).
— Ну, до этого-то еще далеко! Они объясняют это гораздо проще; во-первых, дробностью расчетов,
а во-вторых, тем, что из-за какого-нибудь гривенника не стоит хлопотать.
Ведь при этой системе всякий старается сделать все, что может, для увеличения чистой прибыли, следовательно, стоит ли усчитывать человека в том, что он одним-двумя фунтами травы накосил меньше, нежели другой.
— Все это возможно,
а все-таки «странно некако». Помните, у Островского две свахи есть: сваха по дворянству и сваха по купечеству. Вообразите себе, что сваха по дворянству вдруг начинает действовать, как сваха по купечеству, —
ведь зазорно? Так-то и тут. Мы привыкли представлять себе землевладельца или отдыхающим, или пьющим на лугу чай, или ловящим в пруде карасей, или проводящим время в кругу любезных гостей — и вдруг: первая соха! Неприлично-с! Не принято-с! Возмутительно-с!
— Скажите пожалуйста!
ведь в тысячах душах был!
а какой хлебосол! свой оркестр держал! певчих! три трехлетия предводителем выслужил!
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу,
а мы
ведь без химий век прожили,
а наипаче на божью милость надеялись. Не годимся-с. Такое уж нонче время настало, что в церкву не ходят,
а больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
— И добро бы из долгогривых — все бы не так обидно!
А то
ведь дворянин-с!
Прошлую весну совсем было здесь нас залило, ну, я, признаться, сам даже предложил: «Не помолебствовать ли, друзья?»
А они в ответ: «Дождь-то
ведь от облаков; облака, что ли, ты заговаривать станешь?» От кого, смею спросить, они столь неистовыми мыслями заимствоваться могли?
— Позвольте мне сказать! Имею ли же я, наконец, основание законные свои права отыскивать или должен молчать? Я вашему высокородию объясняю,
а вы мне изволите на какую-то инстанцию указывать! Я вам объясняю,
а не инстанции-с!
Ведь они всего меня лишили: сперва учительского звания,
а теперь, можно сказать, и собственного моего звания…
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник — смотрю,
а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри, говорю, мерзавец! любуйся!
ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
"Да поймите же вы меня, говорит:
ведь я доподлинно знаю, что ничего этого нет,
а между тем вот сижу с вами и четки перебираю!"Так это нас с сестрицей офраппировало, что мы сейчас же за отцом Федором гонца послали.
Милая маменька! как хотите,
а тут есть доля правды! Особенно насчет ратников —
ведь это даже факт, что наш бывший предводитель такими сапогами их снабдил, что они, пройдя тридцать верст, очутились босы! Быть может, слова:"жрете Ваалу"слишком уже смелы, но не знаю, как вам,
а мне эта смелость нравится! В ней есть что-то рыцарское…
Когда я докладывал об этом моему генералу, то даже он не мог воздержаться от благосклонной улыбки."
А ведь это похоже на дело, мой друг!" — сказал он, обращаясь ко мне. На что я весело ответил:"Всякое заблуждение, ваше превосходительство, имеет крупицу правды, но правды преждевременной, которая по этой причине и именуется заблуждением". Ответ этот так понравился генералу, что он эту же мысль не раз после того в Английском клубе от себя повторял.
— Это хорошо, что учителям потрафляешь. В науку пошел — надо потрафлять. Иной раз и занапрасно учитель побьет,
а ты ему:"Покорно, мол, благодарю, Август Карлыч!"
Ведь немцы поди у вас?
—
А то и хорошо, что вольному воля! Прежде насчет всего запрет был,
а нынче — воля!
А впрочем, доложу вам, умному человеку на этот счет все едино: что запрет, что воля. Когда запрет был — у умного человека на предмет запрета выдумка была; воля пришла — у него на предмет этой самой воли выдумка готова! Умный человек никогда без хлеба не оставался.
А что касается до прочих, так
ведь и для них все равно. Только навыворот… ха-ха!
— То-то. В деревне
ведь тоже пить-есть надо. Земля есть, да ее не укусишь.
А в Петербурге все-таки что-нибудь добудешь.
А ты не обидься, что я тебя спрошу: кончать, что ли, с вотчиной-то хочешь?
— Послушайте, однако ж: почему же вы полагаете, что я не получу?
Ведь это странно: вы получите,
а я не получу!
— И земля не бессудная, и резону не платить нет,
а только
ведь и деньга защитника любит. Нет у нее радетеля — она промеж пальцев прошла! есть радетель — она и сама собой в кармане запутается. Ну, положим, рассрочил ты крестьянам уплату на десять лет… примерно, хоть по полторы тысячи в год…
— Да
ведь на грех мастера нет. Толковал он мне много, да мудрено что-то. Я ему говорю:"Вот рубль — желаю на него пятнадцать копеечек получить".
А он мне:"Зачем твой рубль? Твой рубль только для прилику,
а ты просто задаром еще другой такой рубль получишь!"Ну, я и поусомнился. Сибирь, думаю. Вот сын у меня, Николай Осипыч, — тот сразу эту механику понял!
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина! Уж так она мне приятна! так приятна! и покорна, и к дому радельна, словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у себя приютил! Потому, хоть и противник он мне,
а все родительское-то сердце болит! Не по нем, так по присным его! Кровь
ведь моя! ты это подумай!
— Да не обидел ли я тебя тем, что насчет чтениев-то спроста сказал? — продолжал он, стараясь сообщить своему голосу особенно простодушный тон, — так
ведь у нас, стариков, уж обычай такой: не все по головке гладим,
а иной раз и против шерсти причесать вздумаем! Не погневайся!
Ведь сам же он, и даже не без самодовольства, говорил давеча, что по всему округу сеть разостлал? Стало быть, он кого-нибудь в эту сеть ловит? кого ловит? не таких ли же представителей принципа собственности, как и он сам? Воля ваша,
а есть тут нечто сомнительное!
Мне начинает казаться, что на меня со всех сторон устремлены подозрительные взоры, что в голове человека, с которым я имею дело, сама собою созревает мысль:"
А ведь он меня хочет надуть!"И кто же может поручиться, что и в моей голове не зреет та же мысль? не думаю ли и я с своей стороны:"
А ведь он меня хочет надуть!"
Чужой лес показывают и тут же, смеючись, говорят:"Да вы бы, сударь, с планом проверили!
ведь это дело не шуточное: на ве-ек!"
А я-то так и надрываюсь:"Да что вы! да помилуйте! да неужто ж вы предполагаете! да я! да вы!"и т. д.
Но
ведь для этого надобно жить в Чемезове, надобно беспокоиться, разговаривать, хлопать по рукам, запрашивать, уступать…
А главное, жить тут, жить с чистым сердцем, на глазах у всевозможных сердцеведцев, официальных и партикулярных, которыми кишит современная русская провинция! Вот что страшит. Еще в Петербурге до меня доходили, через разных приезжих из провинции, слухи об этих новоявленных сердцеведцах.
— Постой, Федор Никитич! — вмешивается Лукьяныч, — ты
ведь не для себя торговаться пришел! Зачем же ты наш лес хаишь!
А ты похвали! Может, от твоего-то слова, где и нет лесу — он вырастет!
— Опять же товарник… сучья… по нашему месту всякий сучок денег стоит!
А земля-то! земля-то
ведь опять за покупателем останется!
Ведь около него хорошее-то платье изгадишь,
а оно поди денег стоит.
—
Ведь не одну он ее отпустил,
а с родителем. Да ему-то, признаться, в хорошую-то компанию и войти покуда нельзя.
— Да все то же. Вино мы с ним очень достаточно любим. Да не зайдете ли к нам, сударь: я здесь, в Европейской гостинице, поблизности, живу. Марью Потапьевну увидите; она же который день ко мне пристает: покажь да покажь ей господина Тургенева.
А он, слышь, за границей. Ну, да
ведь и вы писатель — все одно, значит. Э-эх! загоняла меня совсем молодая сношенька! Вот к французу послала, прическу новомодную сделать велела,
а сама с «калегвардами» разговаривать осталась.
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой,
а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да
ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну,
а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает —
а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
— Не без того.
Ведь у вас, в Питере, насчет женского-то полу утеснительно; офицерства да чиновничества пропасть заведено,
а провизии про них не припасено. Следственно, они и гогочут, эти самые «калегварды». Так идем, что ли, к нам?
— Стало быть, перепустили маленько.
А вы, господа, не всё зараз. Посрамословьте малость, да и на завтра что-нибудь оставьте! Дней-то
ведь впереди много у бога!
"
А что, не пройтись ли и мне насчет"Происшествия в Абруццских горах"? — пришло мне на ум. — Правда, я там никогда не бывал, но
ведь и они тоже, наверное, не бывали… Следственно…"
Взглянул я, знаете, на Легкомысленного,
а он так и горит храбростью. Сначала меня это озадачило:"
Ведь разбойники-то, думаю, убить могут!" — однако вижу, что товарищ мой кипятится, ну, и я как будто почувствовал угрызение совести.
ведь она произносит это, как будто она совсем-совсем невинная,
а вглядись-ка в нее поближе…
Я поклонился, думая в то же время (эта мысль преследует меня везде и всегда):"
А ну, как последует назначение…
ведь бывали же примеры!"
— Нельзя, сударь, нрав у меня легкий, — онзнает это и пользуется. Опять же земляк, кум, детей от купели воспринимал — надо и это во внимание взять.
Ведь он, батюшка, оболтус оболтусом, порядков-то здешних не знает: ни подать, ни принять — ну, и руководствуешь. По его, как собрались гости, он на всех готов одну селедку выставить да полштоф очищенного! Ну,
а я и воздерживай. Эти крюшончики да фрукты — ктообо всем подумал? Я-с!
А кому почет-то?
—
А знаете ли что!
Ведь я это семейство до сих пор за образец патриархальности нравов почитал. Так это у них тихо да просто… Ну, опять и медалей у него на шее сколько! Думаю: стало быть, много у этого человека добродетелей, коли начальство его отличает!
— Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! —
ведь я же! — Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал…
а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет…
А все-таки, как подумаешь: этакой аспид,
а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
— Конечно, ежели рассудить, то и за обедом, и за ужином мне завсегда лучший кусок! — продолжал он, несколько смягчаясь, — в этом онмне не отказывает! — Да
ведь и то сказать: отказывай, брат, или не отказывай,
а я и сам возьму, что мне принадлежит! Не хотите ли, — обратился он ко мне, едва ли не с затаенным намерением показать свою власть над «кусками», — покуда они там еще режутся,
а мы предварительную! Икра, я вам скажу, какая! семга… царская!
— Ну да.
А впрочем, я
ведь один… Прискорбно это… Трудно, батюшка, трудно!
Сомнительно, впрочем, чтоб это было чувство негодования, возбужденное поведением сына при встрече после шестнадцатилетней разлуки; скорее это было чувство упорного самообвинения, Действительно,
ведь он от отца своего получил полную чашу,
а сам оставляет сыну — что?
—
А я
ведь к вам, Антон Валерьяныч, между прочим, и по делу, — сказал он.
— Ну,
а земли?
ведь есть же лишние?
— Там.
А знаешь ли, фатер,
ведь этот Антон — он вовсе…
— Выгодное — как не выгодное. Теперича, ежели мужика со всех сторон запереть, чтоб ему ни входу, ни выходу — чего еще выгоднее! Да
ведь расчет-то этот нужно тоже с умом вести, сосчитать нужно, стоит ли овчинка выделки! Ну,
а Григорий Александрыч не сосчитал, думал, что штрафы-то сами к нему в карман полезут — ан вышло, что за ними тоже походить надо!