Неточные совпадения
— Ничего, Федор Иваныч! —
отвечает воротила-русак, — покуда на свете дураки
есть — жить можно!
Другой голос
отвечает: «Хорошо бы это, только как же тут
быть! теперича у нас молоко-то робята хлебают, а тогда оно, значит, на недоимки пойдет?..»
Я спрашиваю себя:"Зачем нужен уланский офицер?" — и смело
отвечаю:"Он нужен в качестве эксперта по военной части!"Я не смею утверждать, но мне кажется… и если вашему превосходительству угодно
будет выслушать меня…
Очевидно, тут
есть недоразумение, в существования которого много виноват т — ский исправник. Он призвал к себе подведомственных ему куроедов и сказал им:"Вы
отвечаете мне, что в ваших участках тихо
будет!"Но при этом не разъяснил, что читать книжки, не ходить в гости и вообще вести уединенную жизнь — вовсе не противоречит общепринятому понятию о"тишине".
—
Было… и это! —
ответил он, несколько сконфузясь, — а что только два пальца вам подал, так этому
есть причина: шубу поддерживаю.
— Горестей не имею — от этого, —
ответил я, и, не знаю отчего, мне вдруг сделалось так весело, точно я целый век
был знаком с этою милою особою."Сколько тут хохоту должно
быть, в этой маленькой гостиной, и сколько вранья!" — думалось мне при взгляде на этих краснощеких крупитчатых «калегвардов», из которых каждый, кажется, так и готов
был ежеминутно прыснуть со смеху.
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате
быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь такое совсем неожиданное, на что я ни под каким видом
ответить не смогу. Вот «калегвард» — тот
ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда не застанет его врасплох. И
будут онивместе разговаривать долго и без умолку,
будут смеяться и — кто знает —
будут, может
быть, и понимать друг друга!
— Niaiseries, mon pere!, [Глупости, отец! (франц.)] —
отвечал Петенька, — вы подумайте только,
есть ли в этом человеческий смысл! Вот и Архипушку, стало
быть, освободить!
— Не токмо слышал, но и возвеселился! —
ответил преосвященный. — Истинно любезная для христианского сердца минута сия
была.
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен
был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого
было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения
отвечал, что крестьяне к труду охладели.
— "Прекрасно, —
отвечаю я, — я первый соглашаюсь с вами, я даже иду далее вас и утверждаю, что совместное существование таких представлений, как вечность и владение,
есть не что иное, как неестественнейший конкубинат.
— «Словом сказать, —
отвечает он мне, — если бы подпись
была хорошо подделана, вы бы доказывали, что нельзя подписаться под чужую руку так отчетливо; теперь же, когда подпись похожа черт знает на что, вы говорите, что это-то именно и доказывает ее подлинность?» — «Не смею с вами спорить, — говорю я, — но мое убеждение таково, что эта подпись подлинная».
Так что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то
есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство, что тайный советник Проказников не получил к празднику никакой награды, то один из них, видя, что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно
ответил: «Да, я могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее на всей их воле…
Она и дома и на улице
будет декламировать: «Кто похитит или с злым умыслом повредит или истребит…» и ежели вы прервете ее вопросом: как здоровье мамаши? — то она наскоро
ответит (словно от мухи отмахнется): «благодарю вас», и затем опять задекламирует: «Если вследствие составления кем-либо подложного указа, постановления, определения, предписания или иной бумаги» и т. д.
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем
суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны
будет уже
отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам
был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где
есть лишь невинность.
Но я сказал прямо: «Если бы к этому прибавили три тысячи аренды, то и тогда я еще подумаю!» Почему я так смело
ответил? а потому, мой друг, что, во-первых, у меня
есть своя административная система, которая несомненно когда-нибудь понадобится, а во-вторых, и потому, что я знаю наверное, что от меня мое не уйдет.
— Ей! —
отвечал Петенька, который, помимо малоумия,
был до такой степени косноязычен, что трудно
было понять, что он говорит.
На что я поспешил
ответить, что молодое сердце хотя и не может похвалиться опытностью, но зато умеет горячо любить и
быть преданным. И ответ мой
был выслушан благосклонно…
— Может
быть, —
ответил я, — но во всяком случае обожать молоко все-таки лучше, нежели обожать… лук!
P. S. Вчера, в то самое время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков барин? На что Федька
ответил:"Барин насчет женского полу — огонь!"Должно
быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять вышла на балкон и стояла там все время, покуда я смотрел на нее в бинокль. Право, она недурна!"
"Стало
быть, нужно отступить?" — спросишь ты меня и, конечно, спросишь с негодованием. Мой друг! я слишком хорошо понимаю это негодование, я слишком ценю благородный источник его, чтоб
ответить тебе сухим:"Да, лучше отступить!"Я знаю, кроме того, что подобные ответы не успокоивают, а только раздражают. Итак, поищем оба, не блеснет ли нам в темноте луч надежды, не бросит ли нам благосклонная судьба какого-нибудь средства, о котором мы до сих пор не думали?
Признаюсь, в эту минуту я готов
был разорвать эту женщину на части! Вместо того чтобы честно
ответить на вопросы, она отделывается какими-то общими фразами! Однако я сдержался.
— Стало
быть, по-вашему, мы в доме терпимости живем? — попробуешь тоже
ответить вопросом на вопрос.
— Нет, так… Я уж ему
ответила. Умнее матери хочет
быть… Однако это еще бабушка надвое сказала… да! А впрочем, и я хороша; тебя прошу не говорить об нем, а сама твержу:"Коронат да Коронат!"Будем-ка лучше об себе говорить. Вот я сперва закуску велю подать, а потом и поговорим; да и наши, того гляди, подъедут. И преприятно денек вместе проведем!
Я остановился вовремя. Но она, должно
быть, сама заметила, что
отвечала мне не «по-родственному», и потому поспешила прибавить...
— Но ведь это логически выходит из всех твоих заявлений! Подумай только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты
отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои чувства, развешивать их на унцы и граны; а вот чебоксарец — тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто идет в огонь и в воду!"Стало
быть, по-твоему, для патриотизма нет лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не знает!
— Позволь на этот раз несколько видоизменить формулу моего положения и
ответить на твой вопрос так: я не знаю, должныли сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и сербов любить себя. И она делает это, то
есть заставляетнастолько, насколько позволяет ей собственная состоятельность.
На это я могу
ответить следующее: я не выдаю своих мнений за безусловно истинные и первый
буду очень рад успехам господ квартальных надзирателей на поприще государственности, ежели успехи эти
будут доказаны.
Тем не менее ежели вы спросите, например, княжну Оболдуй-Тараканову, на какую монету купец даст больше яблок — на гривенник или на целковый, то,
быть может, найдутся светлые минуты, когда она и
ответит на этот вопрос.
— Ну, вот и слава богу! —
отвечала почтенная старушка, — теперь, стало
быть, ты как захочешь, так и
будешь решать! А у меня кстати с птенцовскими мужиками дело об лугах идет; двадцать лет длится — ни взад, ни вперед! То мне отдадут во владенье, то опять у меня отнимут и им отдадут. Да этак раз с десять уж. А теперь, по крайности, хоть конец
будет: как тебе захочется, так ты и решишь.
— Как, чай, дворянам не
быть, —
ответил он, — только документов у них настоящих нет, а по-ихнему — все-таки дворяне.