Неточные совпадения
Начальство заметило меня; между обвиняемыми мое имя
начинает вселять спасительный страх. Я
не смею
еще утверждать решительно, что последствием моей деятельности будет непосредственное и быстрое уменьшение проявлений преступной воли (а как бы это было хорошо, милая маменька!), но, кажется,
не ошибусь, если скажу, что года через два-три я буду призван к более высокому жребию.
— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, — продолжал Лукьяныч, — так от одного молодятника через десять лет новые парки вырастут! Вон она липка-то — робёнок
еще! Купят,
начнут кругом большие деревья рубить — и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то, ни бережи, ни жаления: он взял деньги и прочь пошел… хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи — в десять лет эта липка так выхолится, что и
не узнаешь ее!
— Опять ежели теперича самим рубить
начать, — вновь
начал Лукьяныч, — из каждой березы верно полсажонок выйдет. Ишь какая стеколистая выросла — и вершины-то
не видать! А под парками-то восемь десятин — одних дров полторы тыщи саженей выпилить можно! А молодятник сам по себе! Молодятник
еще лучше после вырубки пойдет! Через десять лет и
не узнаешь, что тут рубка была!
Прочитав это письмо, генерал окончательно поник головой. Он даже по комнатам бродить перестал, а сидел,
не вставаючи, в большом кресле и дремал. Антошка очень хорошо понял, что письмо Петеньки произвело аффект, и сделался
еще мягче, раболепнее. Евпраксея, с своей стороны, прекратила неприступность. Все люди
начали ходить на цыпочках, смотрели в глаза, старались угадать желания.
И все это без малейшей последовательности и связано только фразой:"И
еще припоминаю такой случай…"В заключение он
начал было:"И
еще расскажу, как я от графа Аракчеева однажды благосклонною улыбкой взыскан был", но едва вознамерился рассказать, как вдруг покраснел и ничего
не рассказал.
Читатель! размысли,
не имеет ли притча сия отношения к тем нашим реформаторам-нигилистам (увы! генерал все
еще не мог забыть мировых посредников
начала шестидесятых годов!), кои полученное от отцов наследие в котле переформировок варят, но варевом сим никому удовольствия
не делают, а токмо смрад!"
Все трое мы воспитывались в одном и том же «заведении», и все трое,
еще на школьной скамье, обнаружили некоторый вкус к мышлению. Это был первый общий признак, который положил
начало нашему сближению, — признак настолько веский, что даже позднейшие разномыслия
не имели достаточно силы, чтоб поколебать образовавшуюся между нами дружескую связь.
Но она стояла неподвижно, раскрывши глазки, в которых словно застыли две слезинки, появившиеся
еще в
начале семейной сцены. Казалось, она ровно ничего
не понимала в том сумбуре, который бормотал ее муж.
Все трое разом зевнули и потянулись: знак, что сюжет
начинал истощаться, хотя
еще ни одним словом
не было упомянуто об ветчине. Меня они, по-видимому, совсем
не принимали в соображение: или им все равно было, есть ли в вагоне посторонний человек или нет, или же они принимали меня за иностранца,
не понимающего русского языка. Сергей Федорыч высунулся из окна и с минуту вглядывался вперед.
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем и замирала от волнения радости и страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё
еще не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После молчания можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о грибах; но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала:
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать.
Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Стародум. Постой. Сердце мое кипит
еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего
не начинать.
Был, после
начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все
еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому что
не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Следовательно, если
начать предотвращать эту неизбежную развязку предварительными разглагольствиями, то
не значит ли это
еще больше растравлять ее и придавать ей более ожесточенный характер?
К удивлению, бригадир
не только
не обиделся этими словами, но, напротив того,
еще ничего
не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать —
не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и
начала Аленку усовещивать.