Какая, однако ж, загадочная, запутанная среда! Какие жестокие, неумолимые нравы! До какой поразительной
простоты форм доведен здесь закон борьбы за существование! Горе «дуракам»! Горе простецам, кои «с суконным рылом» суются в калашный ряд чай пить! Горе «карасям», дремлющим в неведении, что провиденциальное их назначение заключается в том, чтоб служить кормом для щук, наполняющих омут жизненных основ!
Райскому нравилась эта
простота форм жизни, эта определенная, тесная рама, в которой приютился человек и пятьдесят — шестьдесят лет живет повторениями, не замечая их и все ожидая, что завтра, послезавтра, на следующий год случится что-нибудь другое, чего еще не было, любопытное, радостное.
Неточные совпадения
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные
формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной
простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Крестьянство задыхалось под игом рабства, но зато оно было sancta simplicitas; [святая
простота (лат.).] чиновничество погрязало в лихоимстве, но и это было своего рода sancta simplicitas; невежество, мрак, жестокость, произвол господствовали всюду, но и они представляли собой одну из
форм sancta simplicitas.
— Нет, ты не глупенькая, ты святая! Ты истина, ты добро, ты красота, и все это облеченное в покров
простоты! О святая! То, что таится во мне только в
форме брожения, ты воплотила в жизнь, возвела в перл создания!
Я был тогда совсем маленький мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но
простота, с которой отец предложил вопрос, и его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные движения и смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные
формы.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной
простотой и радостью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже не умел еще думать о том, в какие
формы выльется в будущем его любовь. Он только, вспоминая о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в глазах и потребность заплакать от радостного умиления.