Неточные совпадения
— Очень
уж вы, сударь, просты! — утешали меня мои м — ские приятели. Но и это утешение действовало плохо. В первый
раз в жизни мне показалось, что едва ли было бы не лучше, если б про меня говорили: «Вот молодец! налетел, ухватил за горло — и делу конец!»
— Да не обидел ли я тебя тем, что насчет чтениев-то спроста сказал? — продолжал он, стараясь сообщить своему голосу особенно простодушный тон, — так ведь у нас, стариков,
уж обычай такой: не все по головке гладим, а иной
раз и против шерсти причесать вздумаем! Не погневайся!
— Христос с вами! Да вы слыхали ли про Бородавкина-то! Он ведь два
раза невинно падшим объявлялся! Два
раза в остроге сидел и всякий
раз чист выходил! На-тко! нашли кого обмануть! Да его и пунштом-то для того только поят, чтобы он не слишком
уж лют был!
— Парень-то
уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить". Ну, а мне что ж! Состояние у меня достаточное; думаю, не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем, как люди
разом большие куши гребут. А сверх того, кстати
уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
— Ан Осип-то Иваныч жаднее всякого жадного вышел, ходит около прикормки да посматривает:"Не трог, говорит, другие сперва потеребят, а я увижу, что на пользу, тогда
уже заодно подплыву, да вместе с прикормкой всех
разом и заглону!"И так этот грек его теперь ненавидит, так ненавидит!
Заперлись они это, пошушукали там, только на сей
раз остался наш генерал
уж доволен.
Но Зачатиевский на этот
раз не ринулся с места и ограничился ответом:"сейчас!", потому что закуска была почти
уже сервирована.
Всякий интерес к жизни в нем словно погас; он
уже перестал ревниво присматриваться к выражению лиц временнообязанных, он даже
разом прекратил, словно оборвал, полемику с мировым посредником.
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно
уже не имел в руках
разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
Конечно, тут есть немножко пристрастия ("
Уж сколько
раз твердили миру"и т. д.), но пристрастия совершенно естественного.
—
Уж такая-то выжига сделался — наскрозь на четыре аршина в землю видит! Хватает, словно у него не две, а четыре руки. Лесами торгует —
раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое слово, не бывать тому, чтоб он сам собой от сытости не лопнул! И ему тоже голову свернут!
Опять к мировому, к другому, за сорок
уж верст — отказ; на съезд — отказ; в Сенат — прицеп выдумали, в третий
раз судить велели.
— Впрочем, я
уж не
раз замечал, что как-то плохо расчеты-то эти удаются. Вот еще недавно в Москве с князем Зубровым случай был…
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он
раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет
уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
[Невозможно! (франц.)] это именно тот предрассудок, который
уже не
раз ввергал в бездну гибели целые нации.
— Да ведь вы мне
уж несколько
раз это завещание читали, — иронически заметил Митенька.
Домой я захожу на самое короткое время, чтоб полежать, потянуться, переодеться и поругаться с Федькой, которого, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)] за непотребство и кражу моих папирос, я
уже три
раза отсылал в полицию для «наказания на теле» (сюда еще не проникла «вольность», и потому здешний исправник очень обязательно наказывает на теле, если знает, что его просит об этом un homme comme il faut). [порядочный человек (франц.)]
Протестовать бесполезно; остается только
раз навсегда изъявить согласие на всякие случайности и замереть. И вот, если вы выехали в восемь часов утра и рассчитывали попасть в"свое место"часов в десять вечера, то
уже с первого шага начинаете убеждаться, что все ваши расчеты писаны на воде и что в десять-то часов вряд вам попасть и на вторую станцию.
Я счастлив
уже тем, что нахожусь в теплой комнате и сознаю себя дома, не скутанным, свободным от грязи и вони, вдали от поучений. Старик Лукьяныч, о котором я
уже не
раз упоминал на страницах"Благонамеренных речей"и который до сих пор помогает мне нести иго собственности, встречает меня с обычным радушием, хотя, я должен сознаться, в этом радушии по временам прорывается легкий, но очень явный оттенок иронии.
Я
уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий
раз, как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало того: я отлично знаю, что он никогда не решится привести эту угрозу в действие, что с его стороны это только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем тем, всякий
раз, как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется надо мной такая беда.
— Очень, очень даже выгодно. Но представь себе: именно все, как говорил покойный Савва Силыч, все так, по его, и сбывается. Еще в то время, как в первый
раз вину волю сказали, —
уж и тогда он высказался:"Курить вино — нет моего совета, а кабаки держать — можно хорошую пользу получить!"
Не знаю, как это случилось, но через неделю я был
уже в дороге, а еще через два дня — в том самом Чемезове, с которым я
уже столько
раз знакомил читателя.
— Ну, вот и слава богу! — отвечала почтенная старушка, — теперь, стало быть, ты как захочешь, так и будешь решать! А у меня кстати с птенцовскими мужиками дело об лугах идет; двадцать лет длится — ни взад, ни вперед! То мне отдадут во владенье, то опять у меня отнимут и им отдадут. Да этак
раз с десять
уж. А теперь, по крайности, хоть конец будет: как тебе захочется, так ты и решишь.
Несмотря на такой исход, государственная карьера Горохова была
уже подорвана. Мир был заключен, но на условиях, очень и очень нелегких. Наденька потребовала, во-первых, чтоб в кабинете мужа была поставлена кушетка; во-вторых, чтоб Володька, всякий
раз, как идет в кабинет заниматься, переносил и ее туда на руках и клал на кушетку, и, в-третьих, чтобы Володька, всякий
раз, как Наденьке вздумается, сейчас же бросал и свои гадкие бумаги, и свое противное государство и садился к ней на кушетку.
Прежде всего его поразила цифра. Всего, всего тут было много: и холста, и сукна, и сапожных подметок, не говоря
уже о людях. Ядреная, вкусная, сочная, эта цифра
разом разрешила связывавшие его узы, так что прежде даже, нежели он мог хорошенько сообразить, какое количество изюма, миндаля и икры представляет она, уста его
уже шептали...
—
Уж так аккуратен! так аккуратен!
Разом со всего подряда двадцать процентов учел. Святое дело. Да еще что: реестриков разных Радугину со всех сторон наслали: тот то купить просит, тот — другое. Одних дамских шляпок из Москвы пять штук привезти обязался. Признаться сказать, я даже пожалел его:"Купи, говорю, кстати, и мне в Москве домишко какой-нибудь немудрящий; я, говорю, и надпись на воротах такую изображу: подарен, дескать, в знак ополчения".