Неточные совпадения
Я ехал недовольный, измученный, расстроенный. В М***, где
были у меня дела по имению, ничто мне не удалось. Дела оказались запущенными; мои требования встречали или прямой отпор, или такую уклончивость, которая не предвещала ничего
доброго. Предвиделось судебное разбирательство, разъезды, расходы. Обладание правом представлялось чем-то сомнительным, почти тягостным.
— Только по весне купил. Он верхний-то этаж снести хочет. Ранжереи тоже нарушил. Некому, говорит, здесь этого
добра есть. А в ранжереях-то кирпича одного тысяч на пять
будет.
Вслед за тем подавалась закуска, и начинались «шутки», на которые
был так неистощим помещичий строй
доброго старого времени.
Зная твое
доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно
быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте
была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Ты все сделал, что
доброму и усердному подчиненному сделать надлежало, — стало
быть, совесть твоя чиста.
— Нечего, сударь, прежнего жалеть! Надо дело говорить: ничего в «прежнем» хорошего не
было! Я и старик, а не жалею. Только вонь и грязь
была. А этого
добра, коли кому приятно, и нынче вдоволь достать можно. Поезжай в"Пешую слободу"да и живи там в навозе!
Признаюсь откровенно, в эту минуту я именно только об этом и помнил. Но делать
было нечего: пришлось сойти с ослов и воспользоваться гостеприимством в разбойничьем приюте. Первое, что поразило нас при входе в хижину, — это чистота, почти запустелость, царствовавшая в ней. Ясное дело, что хозяева, имея постоянный промысел на большой дороге, не нуждались в частом посещении этого приюта. Затем, на стенах
было развешано несколько ружей, которые тоже не предвещали ничего
доброго.
Генерал
был строг, но справедлив: любя наказывал, но и
добрым словом не обходил.
Конечно, сытому воровать стыднее, нежели голодному, и Софрон Матвеич, я знаю, первый упрекнет сытого:"Не стыдно ли тебе, скажет:
добро б у тебя своего куска не
было!"А Хрисашка ему в ответ:"А ты мой аппетит знаешь? мерил ты мой аппетит?"
— Вы, мой любезнейший друг, — человек очень
добрый, но никогда никакой карьеры не достигнете! — Потому что вы
есть"красный"!
"Что, ежели позволят? — думалось, в свою очередь, и мне. — Ведь начальство — оно снисходительно; оно, чего
доброго, все позволит, лишь бы ничего из этого не вышло. Что тогда
будет?
Будут ли ониусердны в исполнении лежащих на них обязанностей? — Конечно,
будут, ибо не доказывают ли телеграфистки? Окажут ли себя способными охранять казенный интерес? — Конечно, окажут, ибо не доказывают ли кассирши на железных дорогах?"
В течение ночи мои опасения насчет того, что в Тебенькове, чего
доброго, произойдет «спасительный кризис», последствием которого
будет соглашение с князем Иваном Семенычем, превратились в жгучее, почти несносное беспокойство.
— Но обстоятельство такого рода, что я, зная ваше
доброе ко мне расположение и как вы всегда
были снисходительны ко всем моим нуждам…
Наш командир, полковник барон фон Шпек, принял меня совершенно по-товарищески. Это
добрый, пожилой и очень простодушный немец, который изо всех сил хлопочет, чтоб его считали за русского, а потому принуждает себя
пить квас,
есть щи и кашу, а прелестную жену свою называет не иначе как"мой баб".
— И сама, и
добрые люди советом не оставляют. Вот Анисимушко — он еще при покойном папеньке бурмистром
был; ну, и Филофей Павлыч тоже.
— Видишь, какой дяденька
добрый! Ну, так и
быть, для дяденьки ты получишь сегодня пирожное. Но ты должен дать ему обещание, что вперед
будешь воздерживаться от дурных поступков. Обещаешься?
— Так, Анисимушко! Я знаю, что ты у меня
добрый! Только я вот что еще сказать хотела: может
быть, мужички и совсем Клинцы за себя купить пожелают — как тогда?
Откуда он являлся, какое
было его внеслужебное положение, мог ли он обладать какою-либо иною физиономией, кроме той, которую носил в качестве старосты, радел ли он где-нибудь самостоятельно, за свой счет, в своемуглу, за своимгоршком щей, под своимиобразами, или же, строго придерживаясь идеала «слуги», только о том и сохнул, как бы барское
добро соблюсти, — мне как-то никогда не приходило в голову поинтересоваться этим.
— И прекрасно, что ты не препятствуешь; мы примем это к сведению. Но вопрос не в этом одном. Ему необходимо существовать в течение пяти лет академического курса, и ежели он, ради насущного труда, должен
будет уделять
добрую часть времени постороннему труду, то это несомненно повредит его учебным занятиям… ты понимаешь меня?
— Посмотрите, — говорил он, — как у Максима Афанасьича левое ухо разгорелось! К
добрым вестям, значит. Набор
будет.
Нередко мы целыми вечерами просиживали с ним один на один, и, право, это
были недурные вечера. За стаканом
доброго вина он передавал мне заветнейшие мечты свои и, несмотря на полное отсутствие какой-либо теоретической подготовки, по временам даже поражал меня силою полета своей мысли.
Поэтому для него необходимы
добрые правители, которые
были бы, так сказать, посредниками между ним и государством.
— Ничего стыдного нет. Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он
добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень уж, значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы в клубе
были, когда газеты пришли. Бросился, это, Удодов, конверт с «Ведомостей» сорвал:"Держится! — кричит, — держится еще батюшка-то наш!"Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет!