— Завтра, в Москву! — перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, — но… но Боже мой, как это
счастливо! — вскричала она в один миг совсем изменившимся голосом и в один миг прогнав свои слезы, так что и следа не
осталось.
Она увидела, что идет домой, когда прошла уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала
счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась в комнату Верочки, через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять в комнату Верочки, долго
оставалась там, потом пошла по комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
«Так вот ты какая!» — Сергей говорил, // Лицо его весело было… // Он вынул платок, на окно положил, // И рядом я свой положила, // Потом, расставаясь, Сергеев платок // Взяла я — мой мужу
остался… // Нам после годичной разлуки часок // Свиданья короток казался, // Но что ж было делать! Наш срок миновал — // Пришлось бы другим дожидаться… // В карету меня посадил генерал, //
Счастливо желал
оставаться…