Неточные совпадения
— Да, — говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и
целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай
с ними!
Прежде всего он старается поразить ваше воображение и
с этою
целью является в сопровождении
целого арсенала прекратительных орудий.
— Не три, а
целых пять-с!
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник — смотрю, а на клумбах
целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри, говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
Я не знаю, как это случилось, но после
целого месяца неслыханных
с моей стороны усилий и бессонных ночей я почувствовал в голосе генерала ноту усталости.
И все эти люди, которые завтра же
с полною готовностью проделают всё то, что я проделал вчера, без всякого стыда говорят вам о каких-то основах и краеугольных камнях, посягательство на которые равносильно посягательству на безопасность
целого общества!
— Это так точно-с! Однако, вот хоть бы ваша милость! говорите вы теперича мне: покажи, мол, Федор, Филипцево! Смею ли я, примерно, не показать? Так точно и другой покупщик: покажи, скажет, Федор, Филипцево, — должен ли я, значит, ему удовольствие сделать? Стало быть, я и показываю. А можно, пожалуй, и по-другому показать… но, но! пошевеливай! — крикнул он на коня, замедлившего ход на дороге, усеянной
целым переплетом древесных корней.
Вспомнился благолепный Дерунов и его самодовольные предики насчет «бунтов», в которых так ясно выразилась наша столповая мораль; вспомнилась свита мелких торгашей-прасолов, которые в течение
целого месяца,
с утра до вечера, держали меня в осаде и которые хотя и не успели еще, подобно Дерунову, уловить вселенную, но уже имели наготове все нужные для этого уловления мрежи; вспомнилась и бесконечная канитель разговоров между Лукьянычем и бесчисленными претендентами на обладание разрозненными клочьями некогда великолепного чемезовского имения…
— Горестей не имею — от этого, — ответил я, и, не знаю отчего, мне вдруг сделалось так весело, точно я
целый век был знаком
с этою милою особою."Сколько тут хохоту должно быть, в этой маленькой гостиной, и сколько вранья!" — думалось мне при взгляде на этих краснощеких крупитчатых «калегвардов», из которых каждый, кажется, так и готов был ежеминутно прыснуть со смеху.
Видно было, что при этом он имел в виду одну
цель: так называемое"заговариванье зубов", но, как человек умный, он и тут различал людей и знал, кому можно"заговаривать зубы"и наголо и кому
с тонким оттенком юмора, придающего речи приятный полузагадочный характер.
— Н-да… это так… Жюдик… Salado, salada… Ну-с, chere Марья Потапьевна, я вас должен оставить! — произнес дипломат,
с достоинством взвиваясь во весь рост и взглядывая на часы, — одиннадцать! А меня ждет еще
целый ворох депеш! Пойти на минуту к почтеннейшему Осипу Иванычу — и затем домой!
— В каретах мы нынче ездим — да-с! за карету десять рубликов в сутки-с; за нумер пятьдесят рубликов в сутки-с; прислуге, чтобы проворнее была, три рублика в сутки; да обеды, да ужины, да закуски-с;
целый день у нас труба нетолченая-с; одни «калегварды» что за сутки слопают-с; греки, армяне-с; опять генерал-с; вот хоть бы сегодня вечерок-с… одного шампанского сколько вылакают!
С этою
целью он начал сочинение, которому, по бывшему уже примеру, присвоил название:"О повреждении нравов"и которое должно было служить, так сказать, готовою программой на случай, если его"призовут".
Целую неделю потом Стрелов ходил точно опущенный в воду и при докладе генералу говорил печально и как-то особенно глубоко вздыхал. В то же время девица Евпраксея сделалась сурова и неприступна. Прочая прислуга, вся подобранная Стреловым, приняла какой-то особенный тон, не то жалостливый, не то пренебрежительный. Словом сказать, в доме воцарился странный порядок, в котором генерал очутился в роли школьника,
с которым, за фискальство или другую подлость, положено не говорить.
Правда, что через него прошла, так сказать,
целая катастрофа; но все же, если б повести дело умненько… да, именно, если б умненько повести!.. если б не воевать
с дворовыми, не полемизировать
с Анпетовым, если б сразу обрезать себя по-новому, если бы не вверяться Антошке, если б…
Проворочавшись
целый час
с боку на бок, он встал
с тяжелою головой и прежде всего спросил...
Петенька
поцеловал у папаши ручку, попробовал смигнуть
с глаз слезу, но не смигнул, выбежал из комнаты и поспешно сел в экипаж.
Мне казалось, что я
целый вечер видел перед собой человека, который зашел в бесконечный, темный и извилистый коридор и ждет чуда, которое вывело бы его оттуда.
С одной стороны, его терзает мысль:"А что, если мне всю жизнь суждено бродить по этому коридору?"
С другой — стремление увидеть свет само по себе так настоятельно, что оно, даже в виду полнейшей безнадежности, нет-нет да и подскажет:"А вот, погоди, упадут стены по обе стороны коридора, или снесет манием волшебства потолок, и тогда…"
Знаешь ли ты,
с которых пор я либерал? ты еще в рубашечках ходил, как я уж был испытаннейшим либералом в
целом Петербурге!
— Они хотят извратить характер женщины — excusez du peu! [подумать только! (франц.)] Представь себе, что они достигнут своей
цели, что все женщины вдруг разбредутся по академиям, по университетам, по окружным судам… что тогда будет? OЫ sera le plaisir de la vie? [В чем будет радость жизни? (франц.)] Что станется
с нами?
с тобой, со мной, которые не можем существовать без того, чтоб не баловатьженщину?
Выходец из провинции, в фуражке
с красным околышком,
с широким затылком,
с трепещущим под кашне кадыком и
с осовелыми глазами, уставился против елисеевских окон и только что не вслух думал: «Хорошо бы тут родиться, тут получить воспитание, тут жениться и тут умереть, буде бессмертие не дано человеку!» Перед магазином эстампов остановилась
целая толпа и глядела на эстамп, изображавший девицу
с поднятою до колен рубашкою; внизу эстампа было подписано: «L'oiseau envole».
–"Сыну моему Семену — село Вырыпаево
с деревнями, всего триста пятьдесят пять душ; второе, сыну моему Дмитрию — село Последово
с деревнями, да из вырыпаевской вотчины деревни Манухину, Веслицыну и Горелки, всего девятьсот шестьдесят одну душу…" — Марья Петровна остановилась и взглянула на Митеньку: ей очень хотелось, чтоб он хоть ручку у ней
поцеловал, но тот даже не моргнул глазом. — Да что ж ты молчишь-то! что ты, деревянный, что ли! — почти крикнула она на него.
С своей стороны, Сенечка рассуждает так:"Коего черта я здесь ищу! ну, коего черта! начальники меня любят, подчиненные боятся… того гляди, губернатором буду да женюсь на купчихе Бесселендеевой — ну, что мне еще надо!"Но какой-то враждебный голос так и преследует, так и нашептывает:"А ну, как она Дятлово да Нагорное-то подлецу Федьке отдаст!" — и опять начинаются мучительные мечтания, опять напрягается умственное око и представляет болезненному воображению
целый ряд мнимых картин, героем которых является он, Сенечка, единственный наследник и обладатель всех материнских имений и сокровищ.
Меня уж назвали «сынком» и дали мне
поцеловать ручку (ручка у нее маленькая, тепленькая,
с розовыми ноготками).
С этими словами она встала, подошла ко мне, взяла меня обеими руками за голову и
поцеловала в лоб. Все это сделалось так быстро, что я не успел очнуться, как она уже отпрянула от меня и позвонила.
И вот в ту минуту, когда страсть к наряду становится господствующею страстью в женщине, когда муж, законный обладатель всех этих charmes, tant convoites, [столь соблазнительных прелестей (франц.)] смотрит на них тупыми и сонными глазами, когда покупка каждой шляпки, каждого бантика возбуждает
целый поток упреков
с одной стороны и жалоб —
с другой, когда, наконец, между обеими сторонами устанавливается полуравнодушное-полупрезрительное отношение — в эту минуту, говорю я, точно из земли вырастает господин Цыбуля.
— Да-с, — продолжал я, — эти
поцелуи хороши между прочим;но как постоянный режимони совсем не пристали к гусарскому ментику!
Я не могу описать тебе, мой друг, что я почувствовала, когда прочла это известие.
С'etait comme une revelation. [Это было словно откровение (франц.)] Помнишь, я писала тебе, что предчувствую катастрофу… et bien, la-voici! [и вот она! (франц.)] Я заперлась в своей комнате и
целый час, каждую минуту повторяла одно и то же: «Базен бежал! Базен бежал!» И потом: «Рюль… Рюль… Рюль…»
Хорошо
целовать эти глазки и читать в них, как они думают: что бы еще велеть
с погреба принести!
И действительно, вслед за вторым письмом явились ко мне Феогност и Коронат, шаркнули ножкой,
поцеловали в плечико и в один голос просили принять их в свое родственное расположение, обещаясь,
с своей стороны, добронравием и успехами в науках вполне оное заслужить.
— Будет, мой друг, к обеду, непременно будет. И Нонночка
с мужем — все вместе приедут. Чай, ты уж слышал: ведь я дочку-то замуж выдала! а какой человек… преотличнейший! В следователях служит у нас в уезде, на днях
целую шайку подмётчиков изловил! Вот радость-то будет! Ах, ты родной мой, родной!
В таком характере длился разговор в продолжение
целого часа, то есть до тех пор, когда, наконец, явился Павел Федорыч
с обоими Головлятами. Действительно, один был черненький, другой беленький. Оба шаркнули ножкой, подошли к Машеньке к ручке, а Нонночке и Филофею Павлычу руку пожали.
Под конец обеда гостей прибавилось: три девицы Корочкины поспели к мороженому. Наконец еда кончилась: отдавши приказание немедленно закладывать лошадей, я решился сделать последнюю попытку в пользу Короната и
с этою
целью пригласил Промптова и Машеньку побеседовать наедине.
Бывают торжественные минуты, когда сердце подчиненного невольно настроивается в унисон
с сердцем начальника и когда память, словно подкупленная, представляет
целую массу именно таких фактов, которые наиболее в данный момент желательны.
А так как
с подобного рода словами обыкновенно обращаются очень неряшливо, то выходит, что выражение, само по себе требующее определения, делается, вследствие частого употребления, определяющим, дающим окраску
целой совокупности жизненных подробностей.
В молодости я знал одну почтенную старушку (фамилия ее была Терпугова), обладательницу значительного имения и большую охотницу до гражданских процессов, которая до смерти своей прожила в полном неведении о «государстве», несмотря на то, что сам губернатор, встречаясь
с нею, считал долгом
целовать у нее ручку.
Под ними и за ними стоят
целые массы субъектов, изнемогающих под гнетом вопроса о насущном хлебе, субъектов, которые не вопрошают ни прошедшего, ни будущего, но зато
с удивительною цепкостью хватаются за наличную действительность и очень бесцеремонно взвешивают и сравнивают все, что взвешиванию и сравнению подлежит.
Однажды был даже такой случай, что по
целому городу мужичок
с возом мерзлой рыбы ездил, спрашивая, где живет патриарх: оковский, мол, исправник в презент ему рыбки прислал.
С картой театра военных действий в руках стратеги в вицмундирах толковали по
целым часам, каким образом могло случиться, что француз сперва взял Севастополь, а потом снова его уступил.
Он ревностно поддерживал и хранил те преобразовательные традиции, в силу которых обыватели,
с помощью
целой системы канцелярских мероприятий, долженствовали быть приведенными к одному знаменателю.
У него был всегда наготове
целый словесный поток, который плавно, и порой даже
с одушевлением, сбегал
с его языка, но сущность которого определить было довольно трудно.
Нередко мы
целыми вечерами просиживали
с ним один на один, и, право, это были недурные вечера. За стаканом доброго вина он передавал мне заветнейшие мечты свои и, несмотря на полное отсутствие какой-либо теоретической подготовки, по временам даже поражал меня силою полета своей мысли.
Таким образом, он прочитал мне
целый ряд «записок», в которых,
с государственной точки зрения, мужик выказывался опутанным такою сетью всевозможных опасностей, что если б из тех же «записок» не явствовало, что, в лице моего собеседника, мужик всегда найдет себе верную и скорую помощь, а следовательно, до конца погибнуть не может, то мне сделалось бы страшно.
Затем мы сели ужинать, и он спросил шампанского. Тут же подсела
целая компания подручных устроителей ополчения. Все было уже сформировано и находилось, так сказать, начеку. Все смеялось, пило и
с доверием глядело в глаза будущему. Но у меня не выходило из головы:"Придут нецыи и на вратах жилищ своих начертают:"Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"".
— Это для стереоскопа, что ли? Я
целую охапку
с собой захватил!