Неточные совпадения
— Ну, вот изволите видеть. А Петру Федорычу надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все было в сохранности. Хорошо-с. И стал он теперича подумывать, как бы господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат был. Да вы,
чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
Мы высыпаем на платформы и спешим проглотить по стакану скверного
чая. При последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: «Пьете и так… дураки!» Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь на другое место, против двух купцов,
с бородами и в сибирках.
Сюда стекается не только контингент, ежедневно привозимый пароходами, но и весь деловой люд, снующий
с утра до вечера по базарной площади и за парой
чая кончающий значительные сделки.
— Или, говоря другими словами, вы находите меня, для первой и случайной встречи, слишком нескромным… Умолкаю-с. Но так как, во всяком случае, для вас должно быть совершенно индифферентно, одному ли коротать время в трактирном заведении, в ожидании лошадей, или в компании, то надеюсь, что вы не откажетесь напиться со мною
чаю. У меня есть здесь дельце одно, и ручаюсь, что вы проведете время не без пользы.
— Да-с; вот вы теперь, предположим, в трактире
чай пьете, а против вас за одним столом другой господин
чай пьет. Ну, вы и смотрите на него, и разговариваете
с ним просто, как
с человеком, который
чай пьет. Бац — ан он неблагонадежный!
— Все это возможно, а все-таки «странно некако». Помните, у Островского две свахи есть: сваха по дворянству и сваха по купечеству. Вообразите себе, что сваха по дворянству вдруг начинает действовать, как сваха по купечеству, — ведь зазорно? Так-то и тут. Мы привыкли представлять себе землевладельца или отдыхающим, или пьющим на лугу
чай, или ловящим в пруде карасей, или проводящим время в кругу любезных гостей — и вдруг: первая соха! Неприлично-с! Не принято-с! Возмутительно-с!
Покуда он
с ними разговаривал, а я бегом-бегом, да в трактир: «Постой, думаю, устрою я тебе суприз!» Пришел в трактир-с, встал за стойку и жду, как они, наговорившись, придут
чай пить.
Посетители сидят,
чай пьют, все, можно сказать, в умилении, а он как вошел в фуражке, так и шмыгнул наверх-с!
— Так оскорбил! так оскорбил-с, даже душа во мне вся перевернулась! как перед истинным-с! Помилуйте! тут публика…
чай кушают… в умилении-с… а они в фуражке! Все, можно сказать, так и ахнули!
Позовут, бывало, Дерунова в столовую и посадят вместе
с господами
чай пить.
— Какие дела! всех дел не переделаешь! Для делов дельцы есть — ну, и пускай их,
с богом, бегают! Господи! сколько годов, сколько годов-то прошло! Голова-то у тебя ведь почесть белая!
Чай, в город-то в родной въехали, так диву дались!
— По правде сказать, невелико вам нынче веселье, дворянам. Очень уж оплошали вы. Начнем хоть
с тебя: шутка сказать, двадцать лет в своем родном гнезде не бывал!"Где был? зачем странствовал?" — спросил бы я тебя — так сам,
чай, ответа не дашь! Служил семь лет, а выслужил семь реп!
— Еще бы не
с деньгами!
чай, порядочный куш в приданое-то отсыпали!
Какая, однако ж, загадочная, запутанная среда! Какие жестокие, неумолимые нравы! До какой поразительной простоты форм доведен здесь закон борьбы за существование! Горе «дуракам»! Горе простецам, кои «
с суконным рылом» суются в калашный ряд
чай пить! Горе «карасям», дремлющим в неведении, что провиденциальное их назначение заключается в том, чтоб служить кормом для щук, наполняющих омут жизненных основ!
Свежевать и приговаривать:"Не суйся, дурак,
с суконным рылом в калашный ряд
чай пить! забыл, дурак, что на то щука в море, чтобы карась не дремал!
Если же у кума было нельзя приютиться (Зачатиевский был необыкновенно плодущ, и не всегда в его квартире имелся свободный угол), в таком случае Дерунов нанимал дешевенький нумер в гостинице «Рига» или у Ротина, и там все его издержки, сверх платы за нумер, ограничивались требованием самовара, потому что
чай и сахар у него были свои, а вместо обеда он насыщался холодными закусками
с сайкой, покупаемыми у лоточников.
— Ну, к Марье Потапьевне так к Марье Потапьевне! А у ней соскучитесь, так
с Иваном Иванычем займетесь. Иван Иваныч! вот, братец, гость тебе! Займи! да смотри, чтоб не соскучился! Да
чаю им, да по питейной части чтоб неустойки не было! Милости просим, сударь!
В его глазах,
с быстротой молнии, исчезали громадные куски сахару, а расход чухонского масла,
чая и кофея становился просто-напросто скандальным.
— Помилуйте, ваше превосходительство,
с превеликим нашим удовольствием. Даже за счастие-с… как мы еще папаши вашего благодеяния помним… Не токма что чашку
чаю, а даже весь дом-с… все, можно сказать, имущество… просто, значит, как есть…
— Помилуйте, ваше превосходительство! даже осчастливите-с! Авдотья Григорьевна! — крикнул он, приотворив дверь в соседнюю комнату, — чайку-то! да сами-с! сами подайте! Большого гостя принимаем! Такого гостя! такого гостя, что, кажется, и не
чаяли себе никогда такой чести! — продолжал он, уже обращаясь к Петеньке.
— Да и вы,
чай, помните, как в троицын день в беленьких панталонцах,
с цветочками в руках, в церковь хаживали?
—
Чай, судится
с крестьянами-то?
— На пароход еще за сутки приедем. Ты,
чай, и выпил, и закусил дома
с «барином», а я на пустых-то щах только зубы себе нахлопал!
Неизвестно,
с чего вздумал вдруг Сенечка вступить за
чаем в диспут
с батюшкой и стал доказывать ему преимущество католической веры перед православною (совсем он ничего подобного и не думал, да вот пришла же вдруг такая несчастная мысль в голову!), и доказывал именно тем, что в католической вере просфоры пекутся пресные, а не кислые.
Именно это самое ироническое отношение повторилось и теперь. Едва успел я глотнуть
чаю, как Лукьяныч уже поспешил метнуть в меня камнем, который он, очевидно,
с любовью холил у себя за пазухой.
— А уж я-то как благодарна тебе, Анисимушко! так благодарна! так благодарна! Дети! Феогност! Нонночка! велите Анисимушку
чаем напоить!
С богом, Анисимушко!
Мы, старцы сороковых годов, видим, как они молчат (при нас они действительно молчат, словно им и говорить
с нами не о чем), и посмеиваемся: вот, мол, шалопаи!
чай, женский вопрос,
с точки зрения Фонарного переулка, разрешают!
— Будет, мой друг, к обеду, непременно будет. И Нонночка
с мужем — все вместе приедут.
Чай, ты уж слышал: ведь я дочку-то замуж выдала! а какой человек… преотличнейший! В следователях служит у нас в уезде, на днях целую шайку подмётчиков изловил! Вот радость-то будет! Ах, ты родной мой, родной!
С такого-то часа до такого-то сиди в Фонарном переулке, развивай за стаканом
чаю сепаратистические соображения насчет самостоятельности Сибири, покрывай мир фаланстерами, а
с такого-то часа до такого-то сиди в департаменте и пиши бумагу о «воссоединениях», о средствах к искоренению превратных толкований.
—
Чай, аршин
с тридцать кругом себя обмотала? — подмигнул Василий Иваныч своим собеседникам, — а вот из Вержболова выйдем — разматываться начнем. Ах, барыни! барыни!
Неточные совпадения
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы,
чай, больше для собственного удовольствия едете?
— Мы рады и таким! // Бродили долго по́ саду: // «Затей-то! горы, пропасти! // И пруд опять…
Чай, лебеди // Гуляли по пруду?.. // Беседка… стойте!
с надписью!..» // Демьян, крестьянин грамотный, // Читает по складам. // «Эй, врешь!» Хохочут странники… // Опять — и то же самое // Читает им Демьян. // (Насилу догадалися, // Что надпись переправлена: // Затерты две-три литеры. // Из слова благородного // Такая вышла дрянь!)
Нужда
с кулем тащилася, — // Мучица,
чай, не лишняя, // Да подати не ждут!
С большущей сивой гривою, //
Чай, двадцать лет не стриженной, //
С большущей бородой, // Дед на медведя смахивал, // Особенно как из лесу, // Согнувшись, выходил.
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить
чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань
с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год.