Неточные совпадения
Теперь эти свойства всецело перенеслись на отвлеченную, фантастическую почву, где уже не имелось места ни для отпора, ни для оправданий, где не было ни сильных, ни слабых, где не
существовало ни полиции, ни мировых судов (или, лучше сказать,
существовали, но единственно в видах ограждения его, Иудушкиных, интересов) и где, следовательно, он мог свободно опутывать целый
мир сетью кляуз, притеснений и обид.
Казалось, за этим сонно-фантастическим
миром существовал еще более фантастический провал, который разрешал все затруднения тем, что в нем все пропадало, — всё без остатка.
Мой друг Пепко совершенно забыл обо мне, предоставив меня своей участи. Это было жестоко, но молодость склонна думать только о самой себе, — ведь
мир существует только для нее и принадлежит ей. Мы почти не говорили. Пепко изредка справлялся о моем здоровье и издавал неопределенный носовой звук, выражавший его неудовольствие:
И
мир существовать; никто б не стал // Заботиться о нуждах низкой жизни, // Все б предались свободному искусству! // Нас мало, избранных счастливцев праздных, // Пренебрегающих презренной пользой, // Единого прекрасного жрецов. // Не правда ль? Но я нынче нездоров: // Мне что-то тяжело; пойду засну. // Прощайте.
Когда бы все так чувствовали силу // Гармонии! Но нет: тогда б не мог // И
мир существовать; никто б не стал // Заботиться о нуждах низкой жизни; // Все предались бы вольному искусству. // Нас мало избранных, счастливцев праздных, // Пренебрегающих презренной пользой, // Единого, прекрасного жрецов. // Не правда ль? Но я нынче нездоров, // Мне что-то тяжело; пойду засну. // Прощай же!
Неточные совпадения
Не в одной этой комнате, но во всем
мире для него
существовали только он, получивший для себя огромное значение и важность, и она.
Мы аристократы, а не те, которые могут
существовать только подачками от сильных
мира сего и кого купить можно за двугривенный.
Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их, клал ему всякий раз их под руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак; завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо
существовала в
мире, и всякий раз клал ее возле него за минуту до окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал ее мелом у стены, — но все это осталось решительно без всякого замечания, так, как будто ничего этого не было и делано.
— Если б вы любили, кузина, — продолжал он, не слушая ее, — вы должны помнить, как дорого вам было проснуться после такой ночи, как радостно знать, что вы
существуете, что есть
мир, люди и он…
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала
мира: «Если высшее существо, — говорю ему, — есть, и
существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.