Неточные совпадения
Часто, во время отлучек Арины Петровны по хозяйству, отец и подросток-сын удалялись
в кабинет, украшенный портретом Баркова, читали стихи вольного содержания и судачили, причем
в особенности доставалось «ведьме», то
есть Арине Петровне.
Чтоб как-нибудь скрыть
в собственных глазах эту пустоту, она распорядилась немедленно заколотить парадные комнаты и мезонин,
в котором жили сироты («кстати, и дров меньше выходить
будет», — думала она при этом), а для себя отделила всего две комнаты, из которых
в одной помещался большой киот с образами, а другая представляла
в одно и то же время спальную,
кабинет и столовую.
Столовая опустела, все разошлись по своим комнатам. Дом мало-помалу стихает, и мертвая тишина ползет из комнаты
в комнату и наконец доползает до последнего убежища,
в котором дольше прочих закоулков упорствовала обрядовая жизнь, то
есть до
кабинета головлевского барина. Иудушка наконец покончил с поклонами, которые он долго-долго отсчитывал перед образами, и тоже улегся
в постель.
Уже накануне вечером она
была скучна. С тех пор как Петенька попросил у нее денег и разбудил
в ней воспоминание о «проклятии», она вдруг впала
в какое-то загадочное беспокойство, и ее неотступно начала преследовать мысль: а что, ежели прокляну? Узнавши утром, что
в кабинете началось объяснение, она обратилась к Евпраксеюшке с просьбой...
Седьмой час вечера. Порфирий Владимирыч успел уже выспаться после обеда и сидит у себя
в кабинете, исписывая цифирными выкладками листы бумаги. На этот раз его занимает вопрос: сколько
было бы у него теперь денег, если б маменька Арина Петровна подаренные ему при рождении дедушкой Петром Иванычем, на зубок, сто рублей ассигнациями не присвоила себе, а положила бы вкладом
в ломбард на имя малолетнего Порфирия? Выходит, однако, немного: всего восемьсот рублей ассигнациями.
Но вот послышались
в коридоре чьи-то ускоренные, тревожные шаги. Порфирий Владимирыч поспешно юркнул головой опять
в кабинет, осторожно притворил дверь и на цыпочках рысцой подошел к образу. Через секунду он уже
был «при всей форме», так что когда дверь распахнулась и Улитушка вбежала
в комнату, то она застала его стоящим на молитве со сложенными руками.
— Вот за попом послать, это — так. Это дельно
будет. Молитва — ты знаешь ли, что об молитве-то
в Писании сказано? Молитва — недугующих исцеление — вот что сказано! Так ты так и распорядись! Пошлите за батюшкой, помолитесь вместе… и я
в это же время помолюсь! Вы там,
в образной, помолитесь, а я здесь, у себя,
в кабинете, у Бога милости попрошу… Общими силами: вы там, я тут — смотришь, ан молитва-то и дошла!
Порфирий Владимирыч бросился
было на нее с сжатыми кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою грудь, что он внезапно опешил. Оборотился лицом к образу, воздел руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел
в кабинет.
— Нынче они, барышня, молчат. Все говорили и вдруг замолчали. Слышим иногда, как промежду себя
в кабинете что-то разговаривают и даже смеются будто, а выдут
в комнаты — и опять замолчат. Сказывают, с покойным ихним братцем, Степаном Владимирычем, то же
было… Все
были веселы — и вдруг замолчали. Вы-то, барышня, все ли здоровы?
Головлевский владыка выходил из
кабинета весь одетый
в черное, говорил мало и только, по-прежнему, изнурительно долго
ел.
На другой день Аннинька ожидала поучений, но таковых не последовало. По обычаю, Порфирий Владимирыч целое утро просидел запершись
в кабинете, но когда вышел к обеду, то вместо одной рюмки водки (для себя) налил две и молча, с глуповатой улыбкой указал рукой на одну из них Анниньке. Это
было, так сказать, молчаливое приглашение, которому Аннинька и последовала.
Проходит месяц. Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике в комнате своей и мужа, то
есть в кабинете мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться слезы.
Неточные совпадения
Новый градоначальник заперся
в своем
кабинете, не
ел, не
пил и все что-то скреб пером.
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его
было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя
в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо
в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Когда же совсем нечего
было делать, то
есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (
в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по
кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял
в своей памяти военные сигналы.
— Ну, и Бог с тобой, — сказала она у двери
кабинета, где уже
были приготовлены ему абажур на свече и графин воды у кресла. — А я напишу
в Москву.
Это
было ему тем более неприятно, что по некоторым словам, которые он слышал, дожидаясь у двери
кабинета, и
в особенности по выражению лица отца и дяди он догадывался, что между ними должна
была итти речь о матери.