Неточные совпадения
Вот под Москвой,
так точно что нет лесов, и та цена, которую здесь, в виду Куришгафа, платят за дрова (до 28 марок за клафтер, около l 1/2 саж. нашего швырка), была бы для Москвы истинной благодатью, а для берегов Лопани, пожалуй, даже баснословием.
Вот, если это quibus auxiliis как следует выяснить, тогда сам собою разрешится и другой вопрос: что
такое современная русская община и кого она наипаче обеспечивает, общинников или Колупаевых?
А то выдумали: нечего нам у немцев заимствоваться; покуда-де они над «накоплением» корпят, мы, того гляди, и политическую-то экономию совсем упраздним 22.
Так и упразднили… упразднители!
Вот уже прослышит об вашем самохвальстве купец Колупаев, да quibus auxiliis и спросит: а знаете ли вы, робята, как Кузькину сестрицу зовут? И придется вам на этот вопрос по сущей совести ответ держать.
— Ну
вот! — воскликнул он горестно, — не говорил ли я вам! Где это видано! где допустили бы
такое расхищение! давно ли
такая, можно сказать, непроходимость была — и вдруг налицо одни пеньки!
Так вот этот самый «киевский дядя» подходит и голосом, исполненным умиления, говорит...
— Гм… да… А ведь истинному патриоту не
так подобает… Покойный граф Михаил Николаевич недаром говаривал: путешествия в места не столь отдаленные не токмо не вредны, но даже не без пользы для молодых людей могут быть допускаемы, ибо они формируют характеры, обогащают умы понятиями, а сверх того разжигают в сердцах благородный пламень любви к отечеству! Вот-с.
Мальчик без штанов. Нескладно что-то ты говоришь, немчура. Лучше, чем похабничать-то, ты мне
вот что скажи: правда ли, что у вашего царя
такие губернии есть, в которых яблоки и вишенье по дорогам растут и прохожие не рвут их?
Мальчик без штанов. А бог его знает, что
такое бог! У нас, брат, в селе Успленью-матушке престольный праздник показан —
вот мы в спожинки его и справляем! 38
Мальчик без штанов. Говорю тебе, надоело и нам. С души прет, когда-нибудь перестать надо. Только как с этим быть? Коли ему сдачи дать,
так тебя же засудят, а ему, ругателю, ничего.
Вот один парень у нас и выдумал: в вечерни его отпороли, а он в ночь — удавился!
Мальчик без штанов. А это у нас бывший наш барин
так говорит. Как ежели кого на сходе сечь приговорят, сейчас он выйдет на балкон, прислушивается и приговаривает:
вот она, «революция сверху», в ход пошла!
Мальчик без штанов. А я
такую сигнацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы… плюха! 40
Вот ты меня и понимай!
Сегодня он едет во Франкфурт и восклицает:
вот место рождения Гете! а завтра, в Страсбурге, возвещает:
вот, брат,
так колокольня!
Поэтому нет ничего мудреного, что, возвратясь из дневной экскурсии по окрестностям, он говорит самому себе:
вот я и по деревням шлялся, и с мужичками разговаривал, и пиво в кабачке с ними пил — и ничего, сошло-таки с рук! а попробуй-ка я
таким образом у нас в деревне, без предписания начальства, явиться — сейчас руки к лопаткам и марш к становому… ах, подлость какая!
Так вот оно как. Мы, русские, с самого Петра I усердно"учим по-немецку"и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь"случай"предвидят, и, конечно, не для того, чтоб читать порнографическую литературу г. Цитовича, учат солдат"по-русску". Разумеется, я не преминул сообщить об этом моим товарищам по скитаниям, которые нашли, что факт этот служит новым подтверждением только что формулированного решения: да, Берлин ни для чего другого не нужен, кроме как для человекоубивства.
Вот этот железнодорожный хлыщ, который во всю прыть мчится на рысаке, — почему он
так озабоченно смотрит? об чем думает?
Вот и вчерашняя бонапартистка, с кружкой в руках, проталкивается сквозь толпу в каком-то вязаном трико, которое
так плотно ее облипает, что, действительно, бонапартисты могут пожирать глазами… все.
Это платье, по-видимому, уж совсем хорошо, но
вот тут… нужно, чтоб было двеноги, а где они, «две ноги»?"За что же, однако, меня в институте учитель прозвал tete de linotte! [ветреницей] совсем уж я не
такая…"И опять бонапартист перед глазами, но уж не тот, не прежний.
—
Так вот они, швейцары, каковы! — воскликнул Дыба, который о швейцарах знал только то, что случайно слыхал от графа Михаила Николаевича, а именно: что некогда они изменили законному австрийскому правительству, и с тех пор опера"Вильгельм Телль"дается в Петербурге под именем"Карла Смелого"22.
Произнося эту филиппику, Удав был
так хорош, что я положительно залюбовался им. Невольно думалось:
вот он, настоящий-то русский трибун! Но, с другой стороны, думалось и
так: а ну, как кто-нибудь нас подслушает?
—
Так вот оно с которых пор канитель-то эта пошла! Возьмем хоть бы вопрос об учреждении губернских правлений…25
Выходит из рядов Тяпкин-Ляпкин и отдувается. Разумеется, ищут, где у него шкура, и не находят. На нет и суда нет — ступай с глаз долой… бунтовщик! Тяпкин-Ляпкин смотрит веселее: слава богу, отделался! Мы тоже наматываем себе на ус: значит,"проникать","рассматривать","обсуждать"не велено. А все-таки каким же образом дани платить? —
вот, брат,
так штука!
Но главную роль, повторяю, все-таки играл священный ужас, который заставляет невольно трепетать при мысли:
вот храм, в котором еще недавно курились фимиамы и раздавалось пение и в котором теперь живет домовой!
Граф. Не вполне
так, но в значительной мере — да. Бывают, конечно, примеры, когда даже экзекуция оказывается недостаточною; но в большинстве случаев — я твердо в этом убежден — довольно одного хорошо выполненного окрика, и дело в шляпе.
Вот почему, когда я был при делах, то всегда повторял господам исправникам: от вас зависит — все,вам дано — все,и потому вы должны будете ответить — за все!
Вот, мол, сколько вы ни старались, а в результате все-таки получили шиш!
Тем не менее для меня не лишено, важности то обстоятельство, что в течение почти тридцатипятилетней литературной деятельности я ни разу не сидел в кутузке. Говорят, будто в древности
такие случаи бывали, но в позднейшие времена было многое, даже, можно сказать, все было, а кутузки не было. Как хотите, а нельзя не быть за это признательным. Но не придется ли познакомиться с кутузкой теперь, когда литературу ожидает покровительство судов? —
вот в чем вопрос.
— Браво, граф! Именно оно самое и есть.
Так вот, изволите видеть…
Вот, думается, если б эти капралы с
такою же неуклонностью поступали в 1870 году с Пруссией, — может быть…
И
вот, как только приехали мы в Версаль,
так я сейчас же ЛабулИ под ручку — и айда в Hotel des Reservoirs 31. [Самой собой разумеется, что вся последующая сцена есть чистый вымысел. (Примеч. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
— Благодарю вас. Но, во всяком случае, моя мысль, в существе, верна: вы, русские, уже тем одним счастливы, что видите перед собой прочное положение вещей. Каторга
так каторга, припеваючи
так припеваючи. А
вот беда, как ни каторги, ни припеваючи — ничего в волнах не видно!
—
Так вот что, ЛабулИ. Обещайте вы мне, что впредь об конституции — ни гугу! Пускай Гамбетта Подхалимову насчет конституции открывается, а мы с вами — шабаш!
Но как ни мало привлекательна была речь Клемансо и вообще вся обстановка палатского заседания, все-таки, выходя из палаты, я не мог воздержаться, чтоб не воскликнуть:
вот кабы у нас
так!
Даже тайный советник Куроцапов, встретившись со мной на бульваре и насмотревшись на здешние порядки, — и тот воскликнул:"
Вот так правительство!
Так вот нет же, скорее миллион щеток для очищения улиц от грязи заведут, а уж Гамбетте не дадут рта разинуть — шалишь!
И
вот, когда он
таким образом доведет свое миросозерцание до наглости, тогда-то именно и наступает действительная опасность.
Что же
такое, однако ж, Мак-Магон? Расстреляет ли он или не расстреляет?
Вот вопрос, который витал над Парижем в мае 1876 года 37.
Когда буржуа начинает перечислять все эти богатства, то захлебывается слюнями и глаза у него получают какой-то неблагонадежный блеск:
так и кажется, что вот-вот сейчас он перервет собеседнику горло.
Знает ли он, что
вот этот самый обрывок сосиски, который как-то совсем неожиданно вынырнул из-под груды загадочных мясных фигурок, был вчера ночью обгрызен в Maison d'Or [«Золотом доме» (ночной ресторан)] генерал-майором Отчаянным в сообществе с la fille Kaoulla? знает ли он, что в это самое время Юханцев, по сочувствию, стонал в Красноярске, а члены взаимного поземельного кредита восклицали: «
Так вот она та пропасть, которая поглотила наши денежки!» Знает ли он, что
вот этой самой рыбьей костью (на ней осталось чуть-чуть мясца) русский концессионер Губошлепов ковырял у себя в зубах, тщетно ожидая в кафе Риш ту же самую Кауллу и мысленно ропща: сколько тыщ уж эта шельма из меня вымотала, а все только одни разговоры разговаривает!
И
таким образом разрыв был устранен. Съели утицу, выпили ПонтИ-КанИ, и о боге — ни гугу!
Вот как ловко действует современная французская дипломатия.
Раскрыть
так раскрыть, но для чего он будет раскрывать?
вот в чем вопрос.
Вот почему с
такою чуткостью русские следят за всяким словом, сказанным по-русски на улицах и в публичных местах.
— Здесь-то-с? а вы знаете ли, что
такое… здесь? Здесь!!Стоит только шепнуть:
вот, мол, русский нигилист — сейчас это менотки [ручные кандалы] на руки, арестантский вагон, и марш на восток в deutsch Avricourt! [немецкий Аврикур] Это… здесь-с!А в deutsch Avricourt'e другие менотки, другой вагон, и марш… в Вержболово!
Вот оно… здесь!Только у них это не экстрадицией называется, а экспюльсированием 6. Для собственных, мол, потребностей единой и нераздельной французской республики!
— Действительно… Говорят, правда, будто бы и еще хуже бывает, но в своем роде и Пинега… Знаете ли что?
вот мы теперь в Париже благодушествуем, а как вспомню я об этих Пинегах да Колах —
так меня и начнет всего колотить! Помилуйте! как тут на Венеру Милосскую смотреть, когда перед глазами мечется Верхоянск… понимаете… Верхоянск?! А впрочем, что ж я! Говорю, а главного-то и не знаю: за что ж это вас?
— Вот-вот-вот. Был я, как вам известно, старшим учителем латинского языка в гимназии — и вдруг это наболело во мне… Всё страсти да страсти видишь… Один пропал, другой исчез… Начитался, знаете, Тацита, да и задал детям, для перевода с русского на латинский, период:"Время, нами переживаемое, столь бесполезно-жестоко, что потомки с трудом поверят существованию
такой человеческой расы, которая могла оное переносить!"7
— Да-с,
так вот сидим мы однажды с деточками в классе и переводим:"время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я
вот этой случайности-то и не предвидел-с. Только прихожу после урока домой, сел обедать — смотрю: пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы в Пинеге бывали?" — Не бывал-с. — "
Так вот познакомьтесь". Я было туда-сюда: за что? — "
Так вы не знаете? Это мне нравится! Он… не знает! Стыдитесь, сударь! не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
—
Так вот, говорит, нам необходимо удостовериться, везде ли в заграничных учебных заведениях это правило в
такой же силе соблюдается, как у нас…
— Ну,
так вы
вот что сделайте. Напишите все по пунктам, как я вам сказал, да и присовокупите, что, кроме возложенного на вас поручения, надеетесь еще то-то и то-то выполнить. Это, дескать, уж в знак признательности. А в заключение:"и дабы повелено было сие мое прошение"…
Вот если б вы, при вручении паспорта, попросили — ну, тогда, может быть, вам сказали бы: а в
таком случае не угодно ли вам получить подорожную в Пинегу?
— До
такой степени"в самом деле", что, даже в эту самую минуту, я убежден, сам столоначальник, у которого ваше дело в производстве, тоскует о том, какую бы формулу придумать, чтобы вам прогоны всучить! А тут вы как раз с прошением:
вот он я! Капитолина Егоровна! да поддержите же вы меня!
— Ни в театр, ни на гулянье, ни на редкости здешние посмотреть! Сидим день-деньской дома да в окошки смотрим! — вступилась Зоя Филипьевна, — только
вот к обедне два раза сходили,
так как будто…
Вот тебе и Париж!
— Истинно вам говорю: глядишь это, глядишь, какое нынче везде озорство пошло,
так инда тебя ножом по сердцу полыснет! Совсем жить невозможно стало. Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай буду жить
так! — бац! живи
вот как! Начнешь жить по-новому — бац! живи опять по-старому! Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить в Петербург!