Неточные совпадения
Есть множество средств сделать человеческое существование постылым, но едва ли не
самое верное из всех — это заставить
человека посвятить себя культу самосохранения. Решившись на такой подвиг, надлежит победить в себе всякое буйство духа и признать свою жизнь низведенною на степень бесцельного мелькания на все то время, покуда будет длиться искус животолюбия.
Я говорю это не в смысле разности в языке — для культурного
человека это неудобство легко устранимое, — но трудно, почти невыносимо в молчании снедать боль сердца, ту щемящую боль, которая зародилась где-нибудь на берегах Иловли 2 и по пятам пришла за вами к
самой подошве Мальберга.
Вот какие результаты произвел факт, который в принципе должен был пролить мир и благоволение в сердцах получателей. Судите по этим образчикам, насколько наивны должны быть
люди, которые мечтают, что есть какая-нибудь возможность удовлетворить
человека, который урывает кусок пирога и тут же выдает головой и
самого себя, и своих ублаготворителей?
Петербург полон наглыми, мечущимися
людьми, которые хватают и тут же сыплют нахватанным, которые вечно глотают и никогда не насыщаются, и вдобавок даже не дают себе труда воздерживаться от цинического хохота, который возбуждает в них
самих их безнаказанность.
Мне скажут, может быть, что и в провинции уже успело образоваться довольно компактное сословие «кровопивцев», которые не имеют причин причислять себя к лику недовольных; но ведь это именно те
самые люди, о которых уже говорено выше и которые, в одно и то же время и пирог зубами рвут, и глумятся над рукою, им благодеющею.
— Может быть! может быть! — задумчиво молвил Дыба, — мне
самому, по временам, кажется, что иногда мы считаем
человека заблуждающимся, а он между тем давно уже во всем принес оправдание и ожидает лишь случая, дабы запечатлеть… Как вы полагаете, ваше превосходительство? — обратился он к Удаву.
Надоел или не надоел — это ваше дело; но заметьте, что всегда так бывает, когда в взаимных отношениях
людей не существует
самой строгой определенности.
Кто
самый бессердечный притеснитель русского рабочего
человека? — немец! кто
самый безжалостный педагог? — немец! кто
самый тупой администратор? — немец! кто вдохновляет произвол, кто служит для него
самым неумолимым и всегда готовым орудием? — немец!
И сколько еще встречается на свете
людей, которые вполне искренно убеждены, что с жиру
человек может только беситься и что поэтому
самая мудрая внутренняя политика заключается в том, чтоб держать людской род в состоянии более или менее пришибленном!
Возьмите
самые простые сельскохозяйственные задачи, предстоящие культурному
человеку, решившемуся посвятить себя деревне, каковы, например: способы пользоваться землею, расчеты с рабочими, степень личного участия в прибылях, привлечение к этим прибылям батрака и т. п. — разве все это не находится в
самой несносной зависимости от каких-то волшебных веяний, сущность которых даже не для всякого понятна?
А между тем эти веяния пристигают
человека и в
самом процессе его деятельности, и во всех последствиях этого процесса.
И, что всего удивительнее, благодаря Колупаевым и споспешествующим им quibus auxiliis, [покровителям]
сам мужик почти убежден, что только вредный и преисполненный превратных толкований
человек может не обсчитать его.
Нет, право,
самое мудрое дело было бы, если б держали героев взаперти, потому что это развязало бы простым
людям руки и в то же время дало бы возможность стране пользоваться плодами этих рук.
Может быть, зимой, когда сосчитаны барыши, эти последние и сознают себя добрыми буржуа, но летом они, наравне с
самым последним кельнером, продают душу наезжему
человеку и не имеют иного критериума для оценки вещей и
людей, кроме того, сколько то или другое событие, тот или другой"гость"бросят им лишних пфеннигов в карман.
Даже у
самого богатого
человека, и у того, сравнительно с"домом", конура.
Это обезличение
людей в смысле нравственном и умственном и, напротив, слишком яркое выделение их с точки зрения покроя жилетов и количества съедаемых"шатобрианов", это отсутствие всяких поводов для заявления о своей самостоятельности — вот в чем, по моему мнению, заключается
самая неприглядная сторона заграничных шатаний.
Само собой разумеется, что западные
люди, выслушивая эти рассказы, выводили из них не особенно лестные для России заключения. Страна эта, говорили они, бедная, населенная лапотниками и мякинниками. Когда-то она торговала с Византией шкурами, воском и медом, но ныне, когда шкуры спущены, а воск и мед за недоимки пошли, торговать стало нечем. Поэтому нет у нее ни баланса, ни монетной единицы, а остались только желтенькие бумажки, да и те имеют свойство только вызывать веселость местных культурных
людей.
На первый взгляд, все это приметы настолько роковые (должно быть, шкуры-то еще больше на убыль пошли!), что западный
человек сразу решил: теперь
самое время объявить цену рублю — двугривенный.
Затем
самая"тоска" — разве это не"новое слово"для западного
человека?
Ужели же можно представить себе, что вы, партикулярный тоскующий
человек, победили этих сквернословящих мудрецов, устами которых говорит
сама жизнь?
Ибо бывает благородство, так сказать,
самою природой на лице
человека написанное, и бывает такое, которое «наводится» на лицо тщательными омовениями, употреблением соответствующих духов и мыл, долгими сеансами перед зеркалом и проч.
Тогда как если б мы этого не делали, то, наверное, из десяти случаев в девяти
самые неизобильные
люди сочли бы себя достаточно изобильными, чтоб, ввиду соответствующих напоминаний, своевременно выполнить лежащие на них повинности.
И дело было новое, и
люди новые — от этого и"понеже"выходило
само собой, независимо от надежды на увеличение окладов.
Зато потом, когда обнаруживается, что без латинской грамматики никак невозможно, и когда, вследствие этого,
человек оказывается несостоятельным и падает, тогда,
само собой разумеется, страх и лесть исчезают, а вместо них появляется озорство и вероломство.
Затем, в течение каких-нибудь двух-трех дней, пало регентство 10, оказалось несостоятельным эфемерное министерство Одилона Барро (этому
человеку всю жизнь хотелось кому-нибудь послужить и наконец удалось-таки послужить Бонапарту 11, и в заключение бежал
сам Луи-Филипп.
Самый угрюмый,
самый больной
человек — и тот непременно отыщет доброе расположение духа и какое-то сердечное благоволение, как только очутится на улицах Парижа, а в особенности на его истинно сказочных бульварах.
Скудоумна была уже
сама по себе мысль говорить три часа о деле, которое в таком только случае имело шансы на выигрыш, если б явилась ораторская сила, которая сразу сорвала бы палату и в общем взрыве энтузиазма потопила бы колебания робких
людей.
Люди всходят на трибуну и говорят Но не потому говорят, что слово, как долго сдержанный поток,
само собой рвется наружу, а потому что, принадлежа к известной политической партии, невозможно, хоть от времени до времени, не делать чести знамени.
Что касается гарантии, которую может представлять простота, то она состоит в том, что простодушный
человек не только
сам не сознает чувства ответственности, но и все доподлинно знают, что ничему подобному неоткуда и заползти в него.
В основу этого личного блага легли
самые низменные инстинкты, но не надо забывать, что именно они-то и давят на
человека наиболее настоятельным образом.
Самые наслаждения в глазах сытого
человека приобретают ценность лишь в том случае, когда они достигаются легко, приплывают к нему, так сказать,
сами собой.
Когда деятельность мысли доведена до минимума и когда этот минимум, ни разу существенно не понижаясь, считает за собой целую историю, теряющуюся в мраке времен, — вот тут-то именно и настигает
человека блаженное состояние, при котором Париж
сам собою отождествляется с чем угодно: с Весьёгонском, с Пошехоньем, с Богучаром и т. д.
И это насиженное воспроизводится с такою легкостью, что
само собою, помимо всякого содействия со стороны воображения, перемещается следом за
человеком, куда бы ни кинула его судьба.
Вообще я давно уж заметил, что как только заведется разговор о том, как и кто"мазан", так даже у
самых словоохотливых
людей вдруг пропадает словесность.
Но потому-то именно и надо это дело как-нибудь исподволь повести, чтобы оба, ничего, так сказать, не понимаючи, очутились в
самом лоне оного. Ловчее всего это делается, когда
люди находятся в состоянии подпития. Выпьют по стакану, выпьют по другому — и вдруг наплыв чувств! Вскочут, начнут целоваться… ура! Капитолина Егоровна застыдится и скажет...
В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. 1 Это единственный ресурс, к которому прибегает
человек, чтоб не задохнуться окончательно, и в то же время это легчайшая форма жизни, так как все проявления ее заключаются в непрерывном маятном движении от одного предмета к другому, без плана, без очереди, по мере того как они
сами собой выплывают из бездны случайностей!
Повторяю: при таких условиях одиночество лишает
человека последнего ресурса, который дает ему возможность заявлять о своей живучести. Потребность усчитать
самого себя, которая при этом является, приводит за собой не работу мысли в прямом значении этого слова, а лишь безнадежное вращение в пустоте, вращение, сопровождаемое всякого рода трусостями, отступничествами, малодушиями.
Пустяки представляют подавляющую силу именно в том смысле, что убивают в
человеке способность интересоваться чем бы то ни было, кроме
самого низменного бездельничества.
Тем не менее она ужасно изумилась, когда я, в свою очередь, объяснил ей, что нам видятся во сне совершенно различные свиньи: ей — такие, которых
люди едят, а мне — такие, которые
сами людей едят.
Заграничный
человек идет и прямо садится на место, как будто оно и в
самом деле его.
Боязнь за"шкуру", за завтрашний день — вот основной тезис, из которого отправляется современный русский
человек, и это смутное ожидание вечно грозящей опасности уничтожает в нем не только позыв к деятельности, но и к
самой жизни.
Понятно, что для этого
человека утешения, преподаваемые историей, составляют не вопрос экзальтированной веры, а конкретнейшую задачу
самого обыкновенного будничного обихода.
Очевидно, тут речь идет совсем не об единении, а о том, чтоб сделать из народа орудие известных личных расчетов. А сверх того, может быть, и розничная продажа играет известную роль. Потому что, сообразите в
самом деле, для чего этим
людям вдруг понадобилось это единение? С чего они так внезапно заговорили о нем?
— Прежде всего разуверьтесь, — начал он, — я
человек правды — и больше ничего. И я полагаю, что если мы все,
люди правды, столкуемся, то весь этот дурной сон исчезнет
сам собою. Не претендуйте же на меня, если я повторю, что в такое время, какое мы переживаем, церемонии нужно сдать в архив.
Я ничего не ответил на этот вопрос (нельзя же было ответить: прежде всего в твоих безумных подстрекательствах!), но, грешный
человек, подмигнул-таки глазком, как бы говоря: вот именно это
самое и есть!
Сама по себе, стена есть только стена; но сознание, что нельзя от нее отойти, действует на
человека необыкновенно мучительно.