Цитаты со словом «её»
Летописи предшествует особый свод, или «опись», составленная, очевидно, последним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к
ней приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административно-теоретического содержания.
Взгляни на первую лужу — и в
ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет.
Думаю, впрочем, что таковая дерзостная наша затея простится нам ввиду того особливого намерения, которое мы имели, приступая к
ней.
Истории этого устройства летописец подробно не излагает, а приводит из
нее лишь отдельные эпизоды.
Шли головотяпы домой и воздыхали. «Воздыхали не ослабляючи, вопияли сильно!» — свидетельствует летописец. «Вот
она, княжеская правда какова!» — говорили они. И еще говорили: «Та́кали мы, та́кали, да и прота́кали!» Один же из них, взяв гусли, запел...
Но драма уже совершилась бесповоротно. Прибывши домой, головотяпы немедленно выбрали болотину и, заложив на
ней город, назвали Глуповым, а себя по тому городу глуповцами. «Так и процвела сия древняя отрасль», — прибавляет летописец.
Глуповцы ужаснулись. Припомнили генеральное сечение ямщиков, и вдруг всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый город выпорет! Потом стали соображать, какой смысл следует придавать слову «не потерплю!» — наконец прибегли к истории Глупова, стали отыскивать в
ней примеры спасительной градоначальнической строгости, нашли разнообразие изумительное, но ни до чего подходящего все-таки не доискались.
И остался бы наш Брудастый на многие годы пастырем вертограда [Вертоград (церковно-славянск.) — сад.] сего и радовал бы сердца начальников своею распорядительностью, и не ощутили бы обыватели в своем существовании ничего необычайного, если бы обстоятельство совершенно случайное (простая оплошность) не прекратило его деятельности в самом
ее разгаре.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с себя голову и вместо
нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Другой заседатель, Младенцев, вспомнил, что однажды, идя мимо мастерской часовщика Байбакова, он увидал в одном из
ее окон градоначальникову голову, окруженную слесарным и столярным инструментом.
После того господин градоначальник сняли с себя собственную голову и подали
ее мне.
С тех пор прошло уже довольно времени, в продолжение коего я ежедневно рассматривал градоначальникову голову и вычищал из
нее сор, в каковом занятии пребывал и в то утро, когда ваше высокоблагородие, по оплошности моей, законфисковали принадлежащий мне инструмент.
Но он поступил опрометчиво, поручив доставку
ее на почтовых мальчику, совершенно несведущему в органном деле.
Вместо того чтоб держать посылку бережно на весу, неопытный посланец кинул
ее на дно телеги, а сам задремал.
Голова разевала рот и поводила глазами; мало того:
она громко и совершенно отчетливо произнесла: «Разорю!»
Так, например, он говорит, что на первом градоначальнике была надета та самая голова, которую выбросил из телеги посланный Винтергальтера и которую капитан-исправник приставил к туловищу неизвестного лейб-кампанца; на втором же градоначальнике была надета прежняя голова, которую наскоро исправил Байбаков, по приказанию помощника городничего, набивши
ее, по ошибке, вместо музыки вышедшими из употребления предписаниями.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове
она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
Никто не помнил, когда
она поселилась в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком времен.
Жила
она уединенно, питаясь скудною пищею, отдавая в рост деньги и жестоко истязуя четырех своих крепостных девок.
Дерзкое свое предприятие
она, по-видимому, зрело обдумала.
Во-первых,
она сообразила, что городу без начальства ни на минуту оставаться невозможно; во-вторых, нося фамилию Палеологовых, она видела в этом некоторое тайное указание; в-третьих, не мало предвещало ей хорошего и то обстоятельство, что покойный муж ее, бывший винный пристав, однажды, за оскудением, исправлял где-то должность градоначальника.
Причем бросала в народ медными деньгами, а пьяные
ее подручники восклицали: «Вот наша матушка! теперь нам, братцы, вина будет вволю!»
Права эти заключались в том, что отец
ее, Клемантинки, кавалер де Бурбон, был некогда где-то градоначальником и за фальшивую игру в карты от должности той уволен.
Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Тимошку да третьего Ивашку, потом пошли к Трубочистихе и дотла разорили
ее заведение, потом шарахнулись к реке и там утопили Прошку да четвертого Ивашку.
Предвидя конечную гибель,
она решилась умереть геройскою смертью и, собрав награбленные в казне деньги, в виду всех взлетела на воздух вместе с казначеем и бухгалтером.
Вести о «глуповском нелепом и смеха достойном смятении» достигли наконец и до начальства. Велено было «беспутную оную Клемантинку, сыскав, представить, а которые есть у
нее сообщники, то и тех, сыскав, представить же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в реке занапрасно не утапливали и с раската звериным обычаем не сбрасывали». Но известия о назначении нового градоначальника все еще не получалось.
Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что
она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
— Атаманы-молодцы! — гаркнула
она, молодецки указывая на обезумевшую от водки Клемантинку, — вот беспутная оная Клемантинка, которую велено, сыскав, представить! видели?
— Точно видели? и признаете
ее за ту самую беспутную оную Клемантинку, которую велено, сыскав, немедленно представить?
— Вот
она! вот она, матушка-то наша Амалия Карловна! теперь, братцы, вина у нас будет вдоволь! — гаркнули атаманы-молодцы вслед уезжающей.
В этот день весь Глупов был пьян, а больше всех пятый Ивашко. Беспутную оную Клемантинку посадили в клетку и вывезли на площадь; атаманы-молодцы подходили и дразнили
ее. Некоторые, более добродушные, потчевали водкой, но требовали, чтобы она за это откинула какое-нибудь коленце.
Напрасно пан Кшепшицюльский и пан Пшекшицюльский, которых
она была тайным орудием, усовещивали, протестовали и угрожали — Клемантинка через пять минут была до того пьяна, что ничего уж не понимала.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что
она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
— Да вот, Нелькины ворота дегтем мажем! — сознался один из парней, — оченно
она ноне на все стороны махаться стала!
Они вспомнили, что в ветхом деревянном домике действительно жила и содержала заезжий дом их компатриотка, Анеля Алоизиевна Лядоховская, и что хотя
она не имела никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была как-то однажды призываема к градоначальнику.
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась: назначила с мещан по алтыну с каждого двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой. Потом поехала в казармы и из собственных рук поднесла солдатам по чарке водки и по куску пирога. Возвращаясь домой,
она встретила на дороге помощника градоначальника и стряпчего, которые гнали хворостиной гусей с луга.
— Ну что, старички? одумались? признаете меня? — спросила
она их благосклонно.
Впрочем, к вечеру
она, для формы, созвала опытнейших городских будочников и открыла совещание.
Но таково было ослепление этой несчастной женщины, что
она и слышать не хотела о мерах строгости и даже приезжего чиновника велела перевести из большого блошиного завода в малый.
Дело в том, что
она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
— Толстомясая-то тебе небось прежде, какова
она есть, показала!
Призадумались глуповцы над этими Клемантинкиными словами. Загадала
она им загадку.
— А что, братцы! ведь
она, Клемантинка, хоть и беспутная, а правду молвила! — говорили одни.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы «толстомясой», полететь бы
ей вниз головой с раската! Но так как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость, разошлись по домам.
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою. Ночью, едва успела
она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Сильная рука пана Кшепшицюльского крепко держала
ее за стан, а Нелька Лядоховская, «разъярившись неслыханно», требовала к ответу.
— Правда ли, девка Амалька, что ты обманным образом власть похитила и градоначальницей облыжно называть себя изволила и тем многих людишек в соблазн ввела? — спрашивала
ее Лядоховская.
— Может быть, и есть здесь паскуда, — сказала
она, — только не я.
Сколько затем ни предлагали девке Амальке вопросов,
она презрительно молчала; сколько ни принуждали ее повиниться — не повинилась. Решено было запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
Тогда поймали Матренку Ноздрю и начали вежливенько топить
ее в реке, требуя, чтоб она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и кто в том деле ей пособлял?
Цитаты из русской классики со словом «её»
Предложения со словом «её»
- – Зачем так говорить, господин. Я всегда даю вам хороший товар, – сказала она уже менее уверенно, смущённая моим долгим молчанием.
- Я, конечно, не могла видеть её лица по телефону, но догадывалась, что оно сияет, как медный таз.
- Но как настоящей охотнице пойманный трофей становится ей уже неинтересным.
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «её»
- Никогда мы не знаем, что именно может повернуть нашу жизнь, скривить ее линию. Нам это не дано.
- Как часто бывает, уцелели самые слабые и беспомощные: жизнь порой прячется в оболочке, где ее меньше всего рассчитывает отыскать смерть.
- Любовь бывает разная и у всех по-разному, но ее неотъемлемый признак — именно категоричность. И самая категоричная — первая любовь.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно