Неточные совпадения
И
начал он донимать глуповцев всякими неправдами и действительно не в долгом
времени возжег бунты.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем
начать под рукой следствие, или же некоторое
время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же
время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Долго ли, коротко ли они так жили, только в
начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное
время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое
время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
Понятно, как должен был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это было
время либеральное и в публике ходили толки о пользе выборного
начала, то распорядиться своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил перед ними дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же
время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и
начала Аленку усовещивать.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже
начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на
время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…
Выступил тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел на лужок и
начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все еще много
времени остается.
Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью: обедали-обедали, пили-пили, а солнце все высоко стоит.
Начали спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец
начали вставать.
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от
времени до
времени спрашивать: не пора ли
начать войну?
Общие подозрения еще более увеличились, когда заметили, что местный предводитель дворянства с некоторого
времени находится в каком-то неестественно возбужденном состоянии и всякий раз, как встретится с градоначальником,
начинает кружиться и выделывать нелепые телодвижения.
После этого он будто бы жил еще долгое
время в собственном имении, где и удалось ему положить
начало целой особи короткоголовых (микрокефалов), которые существуют в доднесь.
Кузьма к этому
времени совсем уже оглох и ослеп, но едва дали ему понюхать монету рубль, как он сейчас же на все согласился и
начал выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы «Рогнеда».
Все в ней было полно какого-то скромного и в то же
время не безрасчетного изящества,
начиная от духов violettes de Parmes, [Пармские фиалки (франц.).] которым опрыскан был ее платок, и кончая щегольскою перчаткой, обтягивавшей ее маленькую, аристократическую ручку.
Грустилов и Пфейферша стояли некоторое
время в ужасе, но наконец не выдержали. Сначала они вздрагивали и приседали, потом постепенно
начали кружиться и вдруг завихрились и захохотали. Это означало, что наитие совершилось и просимое разрешение получено.
"Была в то
время, — так
начинает он свое повествование, — в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии врага рода человеческого.
В короткое
время он до того процвел, что
начал уже находить, что в Глупове ему тесно, а"нужно-де мне, Козырю, вскорости в Петербурге быть, а тамо и ко двору явиться".
Во
время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В
начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Вместе с Линкиным чуть было не попались впросак два знаменитейшие философа того
времени, Фунич и Мерзицкий, но вовремя спохватились и
начали вместе с Грустиловым присутствовать при"восхищениях"(см."Поклонение мамоне и покаяние").
И точно, он
начал нечто подозревать. Его поразила тишина во
время дня и шорох во
время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Уж слишком хорошо понимает Фейербах, что «Христос есть прообраз, сущее понятие человечества, совокупность всех нравственных и божественных совершенств, исключающее все отрицательное и несовершенное, чистый, небесный, безгрешный человек, человек рода, Адам Кадмен (Адам Кадмон) [Адам первоначальный, человек первоначальный — в мистической традиции иудаизма абсолютное, духовное явление человеческой сущности до
начала времен как первообраз для духовного мира, а также для человека (как эмпирической реальности).
Неточные совпадения
— Если так… — вдруг побледнев,
начал Алексей Александрович, но в это
время адвокат встал и опять вышел к двери к перебивавшему его помощнику.
Только в самое последнее
время, по поводу своих отношений к Анне, Вронский
начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уж не находил руководящей нити.
— Я полагаю… —
начала было Дарья Александровна, но в это
время Васенька Весловский, наладив коба на галоп с правой ноги, грузно шлепаясь в своей коротенькой жакетке о замшу дамского седла, прогалопировал мимо них.
— Петр Дмитрич! — жалостным голосом
начал было опять Левин, но в это
время вышел доктор, одетый и причесанный. «Нет совести у этих людей, — подумал Левин. — Чесаться, пока мы погибаем!»
Пописав несколько
времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью вспомнил Кити, ее отказ и последнюю встречу. Он встал и
начал ходить по комнате.