Неточные совпадения
Изложив
таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь
же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Таким образом взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и девами и в то
же время гордились тем, что радушны и гостеприимны.
И действительно, как только простодушные соседи согласились на коварное предложение,
так сейчас
же головотяпы их всех, с божью помощью, перетяпали.
С
таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними, просил за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын в 6 денег, или в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы
же давали грош [Грош — старинная монета в 2 копейки, позднее — полкопейки.] да животы свои в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и пошли искать князя.
Шли головотяпы домой и воздыхали. «Воздыхали не ослабляючи, вопияли сильно!» — свидетельствует летописец. «Вот она, княжеская правда какова!» — говорили они. И еще говорили: «Та́кали мы, та́кали, да и прота́кали!» Один
же из них, взяв гусли, запел...
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было
такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут
же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Он не без основания утверждал, что голова могла быть опорожнена не иначе как с согласия самого
же градоначальника и что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху,
так как на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
Выслушав
такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или
же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду
таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то
же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Так, например, заседатель Толковников рассказал, что однажды он вошел врасплох в градоначальнический кабинет по весьма нужному делу и застал градоначальника играющим своею собственною головою, которую он, впрочем, тотчас
же поспешил пристроить к надлежащему месту.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то, стало быть, это
так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то
же время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил всю свою деятельность на успокоение общественного мнения.
Так, например, он говорит, что на первом градоначальнике была надета та самая голова, которую выбросил из телеги посланный Винтергальтера и которую капитан-исправник приставил к туловищу неизвестного лейб-кампанца; на втором
же градоначальнике была надета прежняя голова, которую наскоро исправил Байбаков, по приказанию помощника городничего, набивши ее, по ошибке, вместо музыки вышедшими из употребления предписаниями.
Затем, хотя он и попытался вновь захватить бразды правления, но
так как руки у него тряслись, то сейчас
же их выпустил.
Клемантинка, как только уничтожила Раидку,
так сейчас
же заперлась с своими солдатами и предалась изнеженности нравов.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее,
так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности
же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
—
Так как
же, господин бригадир, насчет хлебца-то? похлопочешь? — спрашивали они его.
— По́што
же ты хоронишь его? чай, и
так от тебя, божьей старушки, никто не покорыствуется?
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та
же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка
так люба,
так люба, что и сказать невозможно.
Отписав
таким образом, бригадир сел у окошечка и стал поджидать, не послышится ли откуда:"ту-ру! ту-ру!"Но в то
же время с гражданами был приветлив и обходителен,
так что даже едва совсем не обворожил их своими ласками.
Когда
же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются
такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял в своей памяти военные сигналы.
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек игру играет, а в то
же время и кур ловит; но
так как Бородавкин секрета своего не разглашал, то подумали, что
так следует"по игре", и успокоились.
— Слушай! — сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, —
так как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил, то ты
же впредь каждый день должен сию драгоценную мне память в стихах прославлять и стихи те ко мне приносить!
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал
же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени спрашивать: не пора ли начать войну?
Ты спросишь меня, друг: зачем
же издавать
такие законы, которые и без того всеми исполняются.
Произошло объяснение; откупщик доказывал, что он и прежде был готов по мере возможности; Беневоленский
же возражал, что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что
такое выражение, как"мера возможности", ничего не говорит ни уму, ни сердцу и что ясен только закон.
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не
такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что
же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
По обыкновению, глуповцы и в этом случае удивили мир своею неблагодарностью и, как только узнали, что градоначальнику приходится плохо,
так тотчас
же лишили его своей популярности.
— Я не либерал и либералом никогда не бывал-с. Действую всегда прямо и потому даже от законов держусь в отдалении. В затруднительных случаях приказываю поискать, но требую одного: чтоб закон был старый. Новых законов не люблю-с. Многое в них пропускается, а о прочем и совсем не упоминается.
Так я всегда говорил,
так отозвался и теперь, когда отправлялся сюда. От новых, говорю, законов увольте, прочее
же надеюсь исполнить в точности!
— То-то! уж ты сделай милость, не издавай! Смотри, как за это прохвосту-то (
так называли они Беневоленского) досталось! Стало быть, коли опять за то
же примешься, как бы и тебе и нам в ответ не попасть!
Пчела роилась необыкновенно,
так что меду и воску было отправлено в Византию почти столько
же, сколько при великом князе Олеге.
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас
же они вздумали строить башню, с
таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но
так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
По той
же причине они
так охотно прилепились и к многобожию: оно казалось им более сподручным, нежели монотеизм.
Сначала бичевал я себя с некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика и сказал ему: «Хлещи!» И что
же? даже сие оказалось недостаточным,
так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном месте рану, но и от того не страдал, а находился в восхищении.
Мы уже видели, что
так называемые вериги его были не более как помочи; из дальнейших
же объяснений летописца усматривается, что и прочие подвиги были весьма преувеличены Грустиловым и что они в значительной степени сдабривались духовною любовью.
— И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как
же, мол, это
так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы
так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
— И
так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как!"За что
же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Это до того подействовало на Линкина, что он сейчас
же не только сознался во всем, но даже много прибавил
такого, чего никогда и не бывало.
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке
же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле:"Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело
такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель". И только.
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас
же бил в барабан; курил махорку до
такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Их вывели на свежий воздух и дали горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали суеверный страх, но потом обручнели и с
такою зверскою жадностию набросились на пищу, что тут
же объелись и испустили дух.
Но и на этот раз ответом было молчание или
же такие крики, которые совсем не исчерпывали вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом как-то грустно поникло.
Но что
же может значить слово"создавать"в понятиях
такого человека, который с юных лет закалился в должности прохвоста?
Но
так как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие
же страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и проч., суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то естественно, что торговый баланс всегда склоняется в пользу Глупова.
За все это он получал деньги по справочным ценам, которые сам
же сочинял, а
так как для Мальки, Нельки и прочих время было горячее и считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку в мешок и таскал оттуда пригоршнями.
— Ежели есть на свете клеветники, тати, [Тать — вор.] злодеи и душегубцы (о чем и в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего
же тебе, Ионке, на ум взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе
такую власть дал, чтобы всех сих людей от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
Восхищение начальством! что значит восхищение начальством? Это значит
такое оным восхищение, которое в то
же время допускает и возможность оным невосхищения! А отсюда до революции — один шаг!
Таким образом, употребив первоначально меру кротости, градоначальник должен прилежно смотреть, оказала ли она надлежащий плод, и когда убедится, что оказала, то может уйти домой; когда
же увидит, что плода нет, то обязан, нимало не медля, приступить к мерам последующим.
Утвердившись
таким образом в самом центре, единомыслие градоначальническое неминуемо повлечет за собой и единомыслие всеобщее. Всякий обыватель, уразумев, что градоначальники: а) распоряжаются единомысленно, б) палят также единомысленно, — будет единомысленно
же и изготовляться к воспринятию сих мероприятий. Ибо от
такого единомыслия некуда будет им деваться. Не будет, следственно, ни свары, ни розни, а будут распоряжения и пальба повсеместная.
Сохранение пропорциональностей частей тела также не маловажно, ибо гармония есть первейший закон природы. Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей или
же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто
так не подрывает власть, как некоторая выдающаяся или заметная для всех гнусность.
Вообще
же необходимым последствием
такой любознательности бывает то, что градоначальник в скором времени приобретает репутацию сердцеведца…