Неточные совпадения
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них.
Руки и ноги дрожат, в голове — целодневное гудение, по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу. Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и
с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже — слышать чтение. По временам самый голос человеческий мне нестерпим.
Финн долго боролся
с Наиной, но потом махнул
рукой и уехал в Швейцарию доить симментальских коров.
«Крестьяне год от году беднеют, помещики также; а рядом
с этим всеобщим обеднением вырастают миллионы, сосредоточенные в немногих
руках».
Затем мы встречаемся
с общиной, которая не только не защищает деревенского мужика от внешних и внутренних неурядиц, но сковывает его по
рукам и ногам.
Священник стоит
с крестом в
руках, а сбоку, на столике, лукошко, наполняемое яйцами.
Вот он, подпоясанный, в белой рубашке навыпуск, идет
с лукошком в
руках.
"Я ни разу болен не был
с тех пор, как поселился в деревне! — говорил он,
с гордостью вытягивая мускулистые
руки, — да и не скучал никогда: времени нет!"
Помещиков средней
руки имеется три типа: во-первых — равнодушный, во-вторых — убежденный и в-третьих — изворачивающийся
с помощью прижимки.
О равнодушном помещике в этом этюде не будет речи, по тем же соображениям, как и о крупном землевладельце: ни тот, ни другой хозяйственным делом не занимаются. Равнодушный помещик на скорую
руку устроился
с крестьянами, оставил за собой пустоша, небольшой кусок лесу, пашню запустил, окна в доме заколотил досками, скот распродал и, поставив во главе выморочного имущества не то управителя, не то сторожа (преимущественно из отставных солдат), уехал.
Добрую корову погладит, велит кусок черного хлеба
с солью принести и из своих
рук накормит; худой, не брегущей о хозяйской выгоде корове пальцем погрозит.
В два часа садился в собственную эгоистку и ехал завтракать к Дюсо; там встречался со стаею таких же шалопаев и условливался насчет остального дня; в четыре часа выходил на Невский, улыбался проезжавшим мимо кокоткам и жал
руки знакомым; в шесть часов обедал у того же неизменного Дюсо, а в праздники — у ma tante; [тетушки (франц.)] вечер проводил в балете, а оттуда, купно
с прочими шалопаями, закатывался на долгое ночное бдение туда же, к Дюсо.
То ногу волочить приходится, то лопатка заноет, да и
руки начинают трястись (стакан
с вином рискует расплескать, покуда донесет до рта).
— Скоро ли же вы
с этим безобразием покончите? — спрашивает Сережа, поочередно пожимая
руки начальникам отделений, — эти суды, это земство, эта печать… ах, господа, господа!
Зато все его любили, все обращались к нему
с доверием, дружелюбно жали ему
руку, как равному, и никогда не отказывали в маленьких послугах, вроде определения детей на казенный счет, выдачи пособия на случай поездки куда-нибудь на воды и проч.
В настоящее время служебная его карьера настолько определилась, что до него
рукой не достать. Он вполне изменил свой взгляд на служебный труд. Оставил при себе только государственную складку, а труд предоставил подчиненным.
С утра до вечера он в движении: ездит по влиятельным знакомым, совещается, шушукается, подставляет ножки и всячески ограждает свою карьеру от случайности.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою
с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею
рукою искал ее
руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Чудинов очутился на улице
с маленьким саком в
руках. Он был словно пьян. Озирался направо и налево, слышал шум экипажей, крик кучеров и извозчиков, говор толпы. К счастию, последний его собеседник по вагону — добрый, должно быть, человек был, — проходя мимо, крикнул ему...
Семь часов вечера. Чудинов лежит в постели; лицо у него в поту; в теле чувствуется то озноб, то жар; у изголовья его сидит Анна Ивановна и вяжет чулок. В полузабытьи ему представляется то светлый дух
с светочем в
руках, то злобная парка
с смердящим факелом. Это — «ученье», ради которого он оставил родной кров.
Само собой разумеется, что убежденному писателю
с этой стороны не может представиться никаких надежд. Солидный читатель никогда не выкажет ему сочувствия, не подаст
руку помощи. В трудную годину он отвернется от писателя и будет запевалой в хоре простецов, кричащих: ату! В годину более льготную отношения эти, быть может, утратят свою суровость, но не сделаются от этого более сознательными.
Заметил ли Семигоров зарождавшуюся страсть — она не отдавала себе в этом отчета. Во всяком случае, он относился к ней сочувственно и дружески тепло. Он крепко сжимал ее
руки при свидании и расставании и по временам даже
с нежным участием глядел ей в глаза. Отчего было не предположить, что и в его сердце запала искра того самого чувства, которое переполняло ее?
— Ольга Васильевна! вы! — воскликнул он, протягивая обе
руки — а я хотел, переговоривши
с Надеждой Федоровной, и вас, в вашем гнездышке, навестить.
Он скорыми шагами удалился, а Анна Петровна осталась на улице
с кульком в
руках.
После этого он зачастил в школу. Просиживал в продолжение целых уроков и не спускал
с учительницы глаз. При прощании так крепко сжимал ее
руку, что сердце ее беспокойно билось и кровь невольно закипала. Вообще он действовал не вкрадчивостью речей, не раскрытием новых горизонтов, а силою своей красоты и молодости. Оба были молоды, в обоих слышалось трепетание жизни. Он посетил ее даже в ее каморке и похвалил, что она сумела устроиться в таком жалком помещении. Однажды он ей сказал...
Конечно, у нее еще был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или другого влиятельного лица, но она
с ужасом останавливалась перед этой перспективой и в безвыходном отчаянии металась по комнате, ломала себе
руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные сны.
Полковник Варнавинцев пал на поле сражения. Когда его,
с оторванной
рукой и раздробленным плечом, истекающего кровью, несли на перевязочный пункт, он в агонии бормотал: «Лидочка… государь… Лидочка… господи!»
С тех пор все как
рукой сняло.
Когда ей было уже за тридцать, ей предложили место классной дамы. Разумеется, она приняла
с благодарностью и дала себе слово сделаться достойною оказанного ей отличия. Даже старалась быть строгою, как это ей рекомендовали, но никак не могла. Сама заводила в рекреационные часы игры
с девицами, бегала и кружилась
с ними, несмотря на то, что тугой и высокий корсет очень мешал ей. Начальство, видя это, покачивало головой, но наконец махнуло
рукой, убедясь, что никаких беспорядков из этого не выходило.
Наконец день первого ее выпуска наступил. Красивейшая из девиц
с необыкновенною грацией протанцевала па-де-шаль; другая
с чувством прочла стихотворение Лермонтова «Спор»; на двух роялях исполнили в восемь
рук увертюру из «Фрейшютц»; некрасивые и малоталантливые девицы исполнили хор из"Руслана и Людмилы". Родители прослезились и обнимали детей.
— А помнишь, Маня, — обращается он через стол к жене, — как мы
с тобой в Москве в Сундучный ряд бегали? Купим, бывало, сайку да по ломтю ветчины (вот какие тогда ломти резали! — показывает он
рукой) — и сыты на весь день!
Если бы был под
рукою Мефистофель, он приказал бы ему потопить корабль
с грузом шоколада.
Перебоев не отходит от открытой настежь двери, в которую уже вошел новый клиент, и наконец делает вид, что позовет дворника, ежели дама не уйдет. Дама, ухватив за
руку сына,
с негодованием удаляется.
— Итак, вы сами видите, как легко оклеветать человека! — сказал он,
с чувством пожимая Перебоеву
руки.
Вот где настоящее его место. Не на страже мелких частных интересов, а на страже «земли». К тому же идея о всесословности совершенно естественно связывалась
с идеей о служебном вознаграждении. Почет и вознаграждение подавали друг другу
руку, а это было далеко не лишнее при тех ущербах, которые привела за собой крестьянская реформа, — ущербах, оказавшихся очень серьезными, несмотря на то, что идеал реформы формулировался словами:"Чтобы помещик не ощутил…"
Краснов махает
рукой и
с словами:"Ну, теперь началась белиберда!" — отпускает женщину-врача. Но через месяц губернатор опять шлет за ним.
Пускай губернатор,
с термометром в
руках, измеряет теплоту чувств у сельских учителей и у женщин-врачей;
с какой стати я буду вступаться?
Ведь ни я, ни Вилков, ни Торцов не выходили
с оружием в
руках, чтобы создать земство, — и вдруг оказывается, что теперь-то именно и выступила вперед общественная опасность!"Словом сказать, Краснов махнул
рукой, посвятил остальное время петербургского пребывания на общественные удовольствия, на истребление бакалеи, на покупку нарядов для семьи и, нагруженный целым ворохом всякой всячины, возвратился восвояси.
Афанасий Аркадьич идет
с ним под
руку, но на каждом шагу останавливается и
с словами:"сейчас, сейчас!" — отскакивает вперед, догоняет, перегоняет, шепнет на ухо пару слов, потом опять возвращается, возобновляет прерванный разговор, но никогда не доведет его до конца.
Бодрецов воспользовался этим чрезвычайно ловко. Не принимая лично участия в общем угаре, он благодаря старым связям везде имел
руку и сделался как бы средоточием и историографом господствовавшей паники.
С утра он уж был начинен самыми свежими новостями. Там-то открыли то-то; там нашли список имен; там, наконец… Иногда он многозначительно умолкал, как бы заявляя, что знает и еще кой-что, но дальше рассказывать несвоевременно…
Громадная не по росту, курчавая голова
с едва прорезанными, беспокойно бегающими глазами,
с мягким носом, который всякий считал долгом покомкать; затем, приземистое тело на коротких ногах, которые от постоянного сиденья на верстаке были выгнуты колесом, мозолистые
руки — все это, вместе взятое, делало его фигуру похожею на клубок, усеянный узлами.
Шибко рассердился тогда Иван Савич на нас; кои потом и прощенья просили, так не простил:"Сгиньте, говорит,
с глаз моих долой!"И что ж бы вы думали? какие были «заведения» — и ранжереи, и теплицы, и грунтовые сараи — все собственной
рукой сжег!"
Старики и милостыни просить не умеют: стоят, как истуканы, на перекрестке,
с протянутыми
руками, — оттого им и подают одни объедки.
— А «дело», которое мне предстоит, и без подготовки — всегда налицо. Я
с благоговением приму его в свое время из
рук отца и останусь верен ему до последнего вздоха! Прощай.
В эпохи нравственного и умственного умаления, когда реальное дело выпадает из
рук, подобные фантасмагории совершаются нередко. Не находя удовлетворений в действительной жизни, общество мечется наудачу и в изобилии выделяет из себя людей, которые
с жадностью бросаются на призрачные выдумки и в них обретают душевный мир. Ни споры, ни возражения тут не помогают, потому что, повторяю, в самой основе новоявленных вероучений лежит не сознательность, а призрачность. Нужен душевный мир — и только.