Неточные совпадения
И находятся еще антики, которые уверяют, что весь этот хлам история запишет на свои скрижали… Хороши
будут скрижали! Нет, время такой истории уж
прошло. Я уверен, что даже современные болгары скоро забудут о Баттенберговых проказах и вспомнят о них лишь тогда, когда его во второй раз увезут: «Ба! — скажут они, — да ведь это уж, кажется, во второй раз! Как бы опять его к нам не привезли!»
На этот раз помещики действовали уже вполне бескорыстно. Прежде отдавали людей в рекруты, потому что это представляло хорошую статью дохода (в Сибирь
ссылали редко и в крайних случаях, когда уже, за старостью лет, провинившегося нельзя
было сдать в солдаты); теперь они уже потеряли всякий расчет. Даже тратили собственные деньги, лишь бы успокоить взбудораженные паникою сердца.
— Должно
быть, в суп ко мне попала. Не
ходи в огород! — за это я не только чужой, но и своей курице потачки не дам!
По зрелом размышлении, такое вознаграждение он может добыть, не
ходя далеко, в недрах той «гольтепы», которая окружает его, Надо только предварительно самого себя освободить от пут совести и с легким сердцем приступить к задаче, которая ему предстоит и формулируется двумя словами:"
Есть мир".
Он воровал господские сигары и потчевал ими друзей,
ел с господского стола,
ходил в гости в господском платье и вообще получил вкус к барской жизни.
Шаг этот
был важен для Люберцева в том отношении, что открывал ему настежь двери в будущее. Ему дали место помощника столоначальника. Это
было первое звено той цепи, которую ему предстояло
пройти. Сравнительно новое его положение досталось ему довольно легко.
Прошло лишь семь-восемь месяцев по выходе из школы, и он, двадцатилетний юноша, уже находился в служебном круговороте, в качестве рычага государственной машины. Рычага маленького, почти незаметного, а все-таки…
— Отвыкла. Ничто не интересует. Говорю вам, совсем одичала. В театр изредка в воскресенье
схожу — и
будет! А вы?
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и на дому казенной работы по вечерам довольно
будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно
будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем; ты только вечером на уроки станешь
ходить, а по утрам дома
будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
— Через три месяца у нас ребенок
будет. Надо теперь же начать…
Ходи, старайся, хлопочи!
Авдотья рассуждает в этом случае правильнее: день
прошел, и слава богу! в их положении иначе не может и
быть.
И в становые пристава, и в непременные члены, а может
быть, и в исправники — всюду
пройти можно, —
был бы царь в голове.
Чудинов очутился на улице с маленьким саком в руках. Он
был словно пьян. Озирался направо и налево, слышал шум экипажей, крик кучеров и извозчиков, говор толпы. К счастию, последний его собеседник по вагону — добрый, должно
быть, человек
был, —
проходя мимо, крикнул ему...
Пройдет два-три года, и все
будет мило, благородно — загляденье!
Воспоминания толпою
проходили перед ним, но
были однообразны и исчерпывались одним словом: «ученье».
— Вот
пройдет весенняя сумятица — и вам легче
будет, — говорил студент, — поедете домой — там совсем другой
будете. Только в Петербург уж — шабаш! Ежели хотите учиться, так отправляйтесь в другое место.
Если бы его не
было, если бы оно не существовало всегда, то и наша бюрократическая деятельность заглохла бы; незачем
было бы в департамент
ходить, нечего
было бы направлять.
— Еще бы! Марья-то Ивановна, говорят, чуть с ума не
сошла; отец и мать глаз никуда показать не смеют… А как они друг друга щелкают, эти газетчики!"Жиды! хамы! безмозглые пролазы!" — так и сыплется! Одна травля «жидов» чего стоит — отдай все, да и мало! Так и ждешь: ну,
быть тут кулачной расправе!
Тут же кстати, к великому своему огорчению, Софья Михайловна сделала очень неприятные открытия. К француженке-бонне
ходил мужчина, которого она рекомендовала Братцевой в качестве брата. А так как Софья Михайловна
была доброй родственницей, то желала, чтобы и живущие у нее тоже имели хорошие родственные чувства.
Они знали, что
был некогда персидский царь Кир, которого отец назывался Астиагом; что падение Западной Римской империи произошло вследствие изнеженности нравов; что Петр Пустынник
ходил во власянице; что город Лион лежит на реке Роне и славится шелковыми и бархатными изделиями, а город Казань лежит при озере Кабане и славится казанским мылом.
Верочка начала
ходить в пансион и училась прилежно. Все, что могли дать ей Жасминов, Гиацинтов и проч., она усвоила очень быстро. Сверх того, научилась танцевать качучу, а манерами решительно превзошла всех своих товарок. Это
было нечто до такой степени мягкое, плавное, но в то же время не изъятое и детской непринужденности, что сама Софья Михайловна удивлялась.
Она все чего-то ждала, все думала: вот
пройдет месяц, другой, и она войдет в настоящую колею, устроится в новом гнезде так, как мечтала о том, покидая Москву,
будет ходить в деревню, наберет учениц и проч.
— Слухи
ходят, что скоро и совсем земства похерят, — прибавил он, — да и хорошо сделают. Об умывальниках для больницы да о пароме через речку Воплю и без земства
есть кому думать. Вот кабы…
— Вот наш доктор говорит, — сказала она грустно, — что все мы около крох
ходим. Нет, не все. У меня даже крох нет; я и крохе
была бы рада.
Прошел год, и ее деятельность
была замечена; ей предложили председательское кресло в"Обществе азбуки-копейки". Хлопот
было по горло, но и страха немало.
Благодаря беготне дело
сошло с рук благополучно; но затем предстояли еще и еще дела. Первое издание азбуки разошлось быстро, надо
было готовиться к другому — уже без промахов. «Дивчину» заменили старухой и подписали: Домна; «Пана» заменили мужичком с топором за поясом и подписали: Потап-плотник. Но как попасть в мысль и намерения «критики»? Пожалуй,
будут сравнивать второе издание с первым и скажут: а! догадались! думаете, что надели маску, так вас под ней и не узнают!
Прошел еще год. Надежда Федоровна хлопотала об открытии"Общества для вспоможения чающим движения воды". Старания ее увенчались успехом, но — увы! она изнемогла под бременем ходатайств и суеты. Пришла старость, нужен
был покой, а она не хотела и слышать о нем. В самом разгаре деятельности, когда в голове ее созревали все новые и новые планы (Семигоров потихоньку называл их"подвохами"), она умерла, завещавши на смертном одре племяннице свое"дело".
Станете
ходить каждый день к нам и обзнакомитесь; и вам и нам веселее
будет.
— И даже очень. Главное, в церковь прилежно
ходите. Я и как пастырь вас увещеваю, и как человек предостерегаю. Как пастырь говорю: только церковь может утешить нас в жизненных треволнениях; как человек предваряю, что нет легче и опаснее обвинения, как обвинение в недостатке религиозности. А впрочем, загадывать вперед бесполезно. Приехали — стало
быть, дело кончено. Бог да благословит вас.
— Послушайте, — сказала она, присмирев, — я и без того с вашим сыном займусь… даю вам слово! Ежели хотите, пускай он ко мне по вечерам
ходит; я
буду с ним повторять.
Целое после-обеда после этого она
была как в чаду, не знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей
было в одно и то же время, но ничего ясного. Хаос переполнял все ее существо; она беспокойно
ходила по комнате, перебирала платья, вещи, не знала, что делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
Летом она надумала отправиться в город к Людмиле Михайловне, с которою, впрочем,
была незнакома. Ночью
прошла она двадцать верст, все время о чем-то думая и в то же время не сознавая, зачем, собственно, она идет."Пропала!" — безостановочно звенело у нее в ушах.
Верховцевы
сходили по лестнице, когда Лидочка поднималась к ним. Впрочем, они уезжали не надолго — всего три-четыре визита, и просили Лидочку подождать. Она вошла в пустынную гостиную и села у стола с альбомами. Пересмотрела все — один за другим, а Верховцевых все нет как нет. Но Лидочка не обижалась; только ей очень хотелось
есть, потому что институтский день начинается рано, и она, кроме того, сделала порядочный моцион. Наконец, часов около пяти, Верочка воротилась.
Вот придет весна, распустятся аллеи в институтском саду; мы
будем вместе с вами
ходить в сад во время классов, станем разговаривать, сообщать друг другу свои секреты…
Ходит по Апраксину двору, отыскивает подлинных Рубенсов и Теньеров и мимоходом находит чашу, из которой
пил Олег, прибивая щит к вратам Константинополя.
Девицы,
проходя в собрании мимо Краснова, прищуривались, — точно у него в кармане
была спрятана бомба.
Одно Краснову
было не по нутру — это однообразие, на которое он
был, по-видимому, осужден. Покуда в глазах металась какая-то «заря», все же жилось веселее и
было кой о чем поговорить. Теперь даже в мозгу словно закупорка какая произошла. И во сне виделся только длинный-длинный мост, через который
проходит губернатор, а мостовины так и пляшут под ним.
Потом пошли кандидаты на болгарский престол. Каждый день — новый кандидат, и всё какие-то необыкновенные.
Ходит Афанасий Аркадьич по Невскому и возвещает:"принц Вильманстрандский! принц Меделанский! князь Сампантрё!" — Никто верить ушам не хочет, а между тем стороной узнают, что действительно речь об меделанском принце
была — и даже очень серьезно.
— Ах, хороша девица! — хвалил он свою невесту, — и из себя хороша, и скромница, и стирать белье умеет. Я
буду портняжничать, она — по господам стирать станет
ходить. А квартира у нас
будет своя, бесплатная. Проживем, да и как еще проживем! И стариков прокормим. Вино-то я уж давно собираюсь бросить, а теперь — и ни боже мой!
А чего недостало, то в долг взяли, так как Гришка продолжал питать радужные мечты насчет собственного заведения, а также и насчет того, что Феклинья
будет ходить по господам и стирать белье.
Но на другой же день он уже
ходил угрюмый. Когда он вышел утром за ворота, то увидел, что последние вымазаны дегтем. Значит, по городу уже
ходила «слава», так что если бы он и хотел скрыть свое «бесчестье», то это
был бы только напрасный труд. Поэтому он приколотил жену, потом тестя и, пошатываясь как пьяный, полез на верстак. Но от кабака все-таки воздержался.
Пролежал он таким образом, покуда не почувствовал, что пальто на нем промокло. И все время, не переставая, мучительно спрашивал себя:"Что я теперь делать
буду? как глаза в люди покажу?"В сущности, ведь он и не любил Феклиньи, а только, наравне с другими, чувствовал себя неловко, когда она,
проходя мимо, выступала задорною поступью, поводила глазами и сквозь зубы (острые, как у белки) цедила:"ишь, черт лохматый, пялы-то выпучил!"
Вообще ему стало житься легче с тех пор, как он решился шутить. Жену он с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она
была. Старикам и в ус не дует; сам
поест, как и где попало, а им денег не дает.
Ходил отец к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот полюбил Гришку.
Будет он
ходить, приплясывая, по улицам,
будет петь скверные песни, коверкаться, представлять юродивого — и на него посыплются гроши.
Говорили, что вопрос о разрешении курить на улицах уже «
прошел» и что затем на очереди поставлен
будет вопрос о снятии запрещения носить бороду и усы.
Когда я добрался до Петербурга, то там куренье на улицах
было уже в полном разгаре, а бороды и усы стали носить даже прежде, нежели вопрос об этом «
прошел».
Прошло целых тридцать лет, наполненных какою-то пестротою, в которой трудно
было отыскать руководящую нить.
Стало
быть, и в кулинарном отношении он
был счастлив; желудок в исправности! Многие этого блага с детских лет добиваются, да так и
сходят в могилу с желудочным засорением.
Многие из этих фактов
прошли незамеченными, многие позабылись, и, наконец, большинство хотя и
было на виду, но спряталось так далеко и в таких извилинах, что восстановить их в строгой логической последовательности даже свободному от недугов человеку
было нелегко.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность, на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и давили его своею массою. Что там такое
было? К чему стремились люди, которые
проходили перед его глазами, чего они достигали?