Неточные совпадения
Даже против реформ, или — как он их
называл — «катастроф», старик не огрызался; напротив
того, всякое новое мероприятие находило в нем мудрого толкователя. Самые земские учреждения и
те не смутили его. Конечно, он сначала испугался, но потом вник, взвесил, рассудил… и простил!
Как бы
то ни было, но старый помпадур уехал, до такой степени уехал, что самый след его экипажа в
ту же ночь занесло снегом. Надежда Петровна с ужасом помышляла о
том, что ее с завтрашнего же дня начнут
называть «старой помпадуршей».
Обыкновенно бывает так, что старую помпадуршу немедленно же начинают рвать на куски,
то есть начинают не узнавать ее, делать в ее присутствии некоторые несовместные телодвижения,
называть «душенькой», подсылать к ней извозчиков; тут же, напротив, все обошлось как нельзя приличнее.
Князь был камергером в
то же самое время, когда княжна была фрейлиной; годами он был даже старше ее, но мог еще с грехом пополам ходить и
называл княжну «ma chère enfant».
Все его оставили, все избегают. Баронесса ощущает нервные припадки при одном его имени; супруг ее говорит: «Этот человек испортил мою Marie!» — и без церемонии
называет Митеньку государственною слякотью; обыватели, завидевши его на улице, поспешно перебегают на другую сторону; долго крепился правитель канцелярии, но и
тот наконец не выдержал и подал в отставку.
Когда эти книги валялись по столам и имели разорванный и замасленный вид,
то он
называл это беспорядком; когда они стояли чинно на полке, он был убежден, что порядок у него в лучшем виде.
До сих пор, и
то лишь на этих днях, только прусский депутат Ласкер возбудил об этом вопрос, неосторожно
назвав «взяткою» двадцатитысячный «куш», полученный неким тайным советником за содействие при выдаче железнодорожной концессии.
Могли ли мы утверждать, что нам и на ум никогда не приходило
называть себя «красными», а
тем менее быть оными?
Вид их навел в либеральном лагере такую панику, что даже либералы посторонних ведомств («независимые», как они сами себя
называли) — и
те струсили.
Очевидно, что читатель ставит на первый план форму рассказа, а не сущность его, что он
называет преувеличением
то, что, в сущности, есть только иносказание, что, наконец, гоняясь за действительностью обыденною, осязаемою, он теряет из вида другую, столь же реальную действительность, которая хотя и редко выбивается наружу, но имеет не меньше прав на признание, как и самая грубая, бьющая в глаза конкретность.
Многое потому только кажется нам преувеличением, что мы без должного внимания относимся к
тому, что делается вокруг нас. Действительность слишком примелькалась нам, да и мы сами как-то отвыкли отдавать себе отчет даже в
тех наблюдениях, которые мы несомненно делаем. Поэтому, когда литература
называет вещи не совсем
теми именами, с которыми мы привыкли встречаться в обыденной жизни, нам думается уже, что это небывальщина.
Ежели судить по рассказам летописцев, передающих только голые факты,
то Феденьку пришлось бы, пожалуй,
назвать злодеем.
Чаша нечестий до
того переполнилась, что самое лучшее средство спасти это гнездилище неключимостей (так
называл Феденька Навозный) — это погубить его.
Удивительный человек этот Глумов! Такое иногда сопоставление вклеит, что просто всякую нить разговора потеряешь с ним. Вот хоть бы теперь: ему о Pierre le Grand говоришь, а он ни с
того ни с сего Коробочку приплел. И это он
называет «вводить предмет диспута в его естественные границы»! Сколько раз убеждал я его оставить эту манеру, которая не столько убеждает, сколько злит, — и все не впрок.
«Мне, говорит, дела нет до
того, что дурак обижается, когда вещи по именам
называют!
Вот навоз испокон века принято
называть „золотом“, а разве от этого он сделался действительным золотом!» И заметьте, это человек служащий,
то есть докладывающий, представляющий на усмотрение, дающий объяснения, получающий чины и кресты и т. д.
Он молился о всех благодетелях своих (так он
называл тех, которые принимали его), в том числе о матушке, о нас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: «Боже, прости врагам моим!» — кряхтя поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из
тех людей, которых в канцеляриях
называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и
того, что
называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (запальчиво).Как ни се ни
то? Как вы смеете
назвать его ни
тем ни сем, да еще и черт знает чем? Я вас под арест…
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (
Ту песню — не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку
называл.)
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На
то у губернатора // Особый есть швейцар. — // «А где он? как
назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.