Неточные совпадения
К чаю полагался крохотный ломоть домашнего белого
хлеба; затем завтрака не
было, так что с осьми часов до двух (время обеда) дети буквально оставались без пищи.
— Сказывают, во ржах солдат беглый притаился, — сообщают друг другу девушки, — намеднись Дашутка, с села, в лес по грибы ходила, так он как прыснет из-за ржей да на нее.
Хлеб с ней
был, молочка малость — отнял и отпустил.
— Дай им по ломтю
хлеба с солью да фунта три толокна на всех —
будет с них. Воротятся ужо, ужинать
будут… успеют налопаться! Да за Липкой следи… ты мне ответишь, ежели что…
Бьет восемь, на дворе начинает чувствоваться зной. Дети собрались в столовой, разместились на определенных местах и
пьют чай. Перед каждым стоит чашка жидкого чая, предварительно подслащенного и подбеленного снятым молоком, и тоненький ломоть белого
хлеба. Разумеется, у любимчиков и чай послаще, и молоко погуще. За столом председательствует гувернантка, Марья Андреевна, и уже спозаранку выискивает, кого бы ей наказать.
То мазала жеваным
хлебом кресты на стенах и окнах, то выбирала что ни на
есть еле живую половицу и скакала по ней, рискуя провалиться, то ставила среди комнаты аналой и ходила вокруг него с зажженной свечой, воображая себя невестой и посылая воздушные поцелуи Иосифу Прекрасному.
Господа кушали свое, домашнее, и я как сейчас вижу синюю бумагу, в которую
была завязана жареная курица, несколько пшеничных колобушек с запеченными яйцами и половина ситного
хлеба.
—
Ешь, Фомушка,
ешь! Вишь ты, какой кряж вырос!
есть куда хлеб-соль класть!
Ешь!
Прошло немного времени, и Николай Абрамыч совсем погрузился в добровольно принятый им образ столяра Потапа. Вместе с другими он выполнял барщинскую страду, вместе с другими
ел прокислое молоко, мякинный
хлеб и пустые щи.
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить — стало
быть, не хочет даром
хлеб есть, — мелькнуло у нее в голове. И вслед за тем велела истопить в нижнем этаже комнату, поставить кровать, стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила посылать ему с барского стола.
— Какое веселье! Живу — и
будет с меня. Давеча молотил, теперь — отдыхаю. Ашать (по-башкирски: «
есть») вот мало дают — это скверно. Ну, да теперь зима, а у нас в Башкирии в это время все голодают. Зимой
хлеб с мякиной башкир
ест, да так отощает, что страсть! А наступит весна, ожеребятся кобылы, начнет башкир кумыс
пить — в месяц его так разнесет, и не узнаешь!
— Ты
будешь работу работать, — благосклонно сказал он Аннушке, — а сын твой, как выйдет из ученья, тоже
хлеб станет добывать; вот вы и
будете вдвоем смирнехонько жить да поживать. В труде да в согласии — чего лучше!
— Хорошо, папенька, коли у кого деньги свободные на прожиток
есть. А кто в деньгах нуждается, поневоле
будет и в дешевое время
хлеб продавать.
— Лимоны-то у него
были, а
хлеб плохо родился. Весь навоз на сады да на огороды изводил. Арбузы по пуду бывали. Вот ты и суди.
— Что черный
хлеб ешь? голодна, что ли?
— У меня полон дом дармоедок, — говаривала матушка, — а что в них проку, только
хлеб едят!
По праздникам давали размазню на воде, чуть-чуть подправленную гусиным жиром, пироги из ржаной муки, отличавшиеся от простого
хлеба только тем, что середка
была проложена тонким слоем каши, и снятое молоко.
— Иконостас — сам по себе, а и она работать должна. На-тко! явилась господский
хлеб есть, пальцем о палец ударить не хочет! Даром-то всякий умеет
хлеб есть! И самовар с собой привезли — чаи да сахары… дворяне нашлись! Вот я возьму да самовар-то отниму…
— И
хлебы печь не стану. Ты меня в ту пору смутил: попеки да попеки! а я тебя, дура, послушалась.
Буду печь одни просвиры для церкви Божьей.
— А она пускай как знает, так и живет. Задаром
хлебом кормить не
буду.
Матушка, разумеется, и занялась этим, потому что она даже в мыслях не могла допустить, чтобы кто-нибудь из дворовых даром
хлеб ел.
— Не мути, Христа ради! дай
хлеба Божьего
поесть! — убеждала она наглеца.
Выпросит кринку снятого, совсем синего молока, покрошит
хлеба — и сыт; а не дадут молока, и с водой тюри
поест.
— Скатертью дорога! — сказала матушка, — по крайности, на глазах не
будет, да и с господского
хлеба долой!
Зимой, когда продавался залишний
хлеб и разный деревенский продукт, денег в обращении
было больше, и их «транжирили»; летом дрожали над каждой копейкой, потому что в руках оставалась только слепая мелочь.
Считалось выгодным распахивать как можно больше земли под
хлеб, хотя, благодаря отсутствию удобрения, урожаи
были скудные и давали не больше зерна на зерно.
— Первое время тревожили. Пытал я бегать от них, да уж губернатору написал. Я, говорю, все, что у меня осталось, — все кредиторам предоставил, теперь трудом себе
хлеб добываю, неужто ж и это отнимать! Стало
быть, усовестил; теперь затихло…
Наскоро сполоснувши лицо водой, он одевается в белую пару из домотканого полотна,
выпивает большую рюмку зверобойной настойки, заедает ломтем черного
хлеба, другой такой же ломоть, густо посоленный, кладет в сетчатую сумку, подпоясывается ремнем, за который затыкает нагайку, и выходит в гостиную.
Он мало спал ночью, и в глазах у него мутится; чтобы развлечь себя, он вынимает из сумки кусок
хлеба и
ест, потом опять закуривает трубку и опять
ест.
Это завтрак семьи, а глава семейства довольствуется большой кружкой снятого молока, которое служит ему и вместо завтрака, и вместо чая, так как он, вставши утром,
выпил только рюмку водки и
поел черного
хлеба.
Он требует, чтоб мужичок выходил на барщину в чистой рубашке, чтоб дома у него
было все как следует, и
хлеба доставало до нового, чтоб и рабочий скот, и инструмент
были исправные, чтоб он, по крайней мере, через каждые две недели посещал храм Божий (приход за четыре версты) и смотрел бы весело.
Дети расходятся, а супруги остаются еще некоторое время под липами. Арсений Потапыч покуривает трубочку и загадывает. Кажется, нынешнее лето урожай обещает. Сенокос начался благополучно; рожь налилась, подсыхать начинает; яровое тоже отлично всклочилось. Коли
хлеба много уродится, с ценами можно
будет и обождать. Сначала только часть запаса продать, а потом, как цены повеселеют, и остальное.
Однажды установившаяся степень довольства и перспектива обеспеченного досуга
были слишком привлекательны, чтобы ввиду их даже избранник решился взять посох в руки и идти в поте лица снискивать
хлеб свой.
Только вместо чаю
пили молоко; вместо пшеничных булок
ели черный
хлеб с маслом.